Все это время Кирилл Валерьевич не отводил взгляд, смотря командиру прямо в глаза. В нем не было злости, ненависти или насмешки. Только обреченность. Это был взгляд загнанного в угол зверя, у которого уже нет сил отбиваться.
— Хочешь убить меня — валяй, — обреченно вздохнул старик после некоторой паузы. — Ты мне только услугу окажешь. Или ты думаешь, мне все это нравится? Нравится сидеть в клетке, построенной на собственной земле, нравится жрать людей? Ты так думаешь? Да что ты знаешь обо мне, пацан?
Кирилл Валерьевич отвернулся в сторону. Было видно, что он собирается с мыслями, чтобы что-то рассказать. Потом, повернувшись к Сергею, начал негромко вспоминать.
— Мы жили, как и все после взрыва: добывали воду, пропитание, боролись с болячками. Короче говоря, пытались дотянуть до завтрашнего дня. У меня была семья — старушка жена, да двое сыновей, — старик ненадолго замолчал, потом продолжил. — Я был старостой поселка. Того самого, в котором ты сейчас находишься. Лагерь был весьма крупный, здесь проживало несколько тысяч семей. На этом месте еще до взрыва был поселок, осталось много целых домов, в которых мы и жили. У нас была неплохо налажена вся инфраструктура. Внутри лагеря было сразу несколько источников воды. Это избавляло от необходимости топать куда-то далеко. С едой, в принципе, тоже особых проблем не возникало. Вокруг растет много кустарника, поэтому насекомых, ящериц, иногда сусликов, да в придачу ворон, хватало. Плюс периодически попадалась дичь покрупнее — лисы, например, да шакалы. Свое село мы называли Любимое. Может, и глупо это звучало, но нам нравилось. Это был наш дом.
Но года полтора назад наша спокойная и относительно счастливая жизнь кончилась. Поселок подвергся нападению тех ублюдков, которые теперь кормят нас супом из людей. У нас было больше тысячи бойцов, но этих оказалось раз в пять больше. В общем, смели они нашу оборону к чертям собачьим. Тогда столько народу полегло, что вспоминать жутко. Резню они устроили безжалостную. Под нож не только наши вояки попали, но и женщины с детьми. Такое ощущение, что от запаха крови эти выродки дуреть начинают и крошат все без разбору налево и направо.
Старшего моего сына убили еще во время штурма. Младшего и жену, насколько я знаю, посадили в клетку, как и меня. Только без понятия, в какую именно.
По щеке Кирилла Валерьевича прокатилась крупная слеза. Воспоминания причиняли ему сильную боль. Сергей уже пожалел, что так резко высказался в его адрес, и хотел уже, было, открыть рот, чтобы извиниться, но старик продолжил свой рассказ.