Алексей разжимает ладонь и убирает руки в карманы брюк.
— А теперь пошла вон, — негромко говорит он.
И даже не скажи он последней фразы, меня бы и так как ветром сдуло из этой чёртовой комнаты, подальше от такого братца.
Вздохнуть свободнее я смогла только тогда, когда захлопнула дверь своей комнаты и закрыла дверь на замок. Сползла вниз по двери, дыша словно после скоростного забега в пять километров. Рыдания рвались наружу, и я зажала рот рукой — не хватало ещё, чтобы мама или Виктор Андреевич услышали.
На негнущихся ногах добрела до постели и рухнула лицом в подушку, уже не сдерживая слёз. В какой кошмар я попала? Что вообще это было? Ещё никто и никогда не обращался так со мной, и тем обиднее, что я ничем такое не заслужила! Я ведь всего лишь хотела подружиться, а он…
«Бестолочь». Обидное слово жгло в памяти, а ещё этот горящий взгляд полный ненависти. Такого унижения я ещё не испытывала. И моя растоптанная гордость в его сжатом кулаке на моих волосах. «Кивни, если поняла, бестолочь».
Единственным желанием сейчас было крепко-крепко зажмуриться и открыть глаза в своей маленькой комнате в далёком отсюда, но таком родном городке.
Рядом замигал телефон видеозвонком от Алёнки, но я не стала отвечать. Ну не могла, просто не могла я ей рассказать о том ужасе, который испытала только что, показать своё заплаканное лицо, когда с такими надеждами уезжала. Увижу сейчас улыбчивое, родное лицо подруги, и раскисну ещё сильнее. А этого допустить нельзя, мне понадобится много сил, чтобы выжить в этом аду.
Я свернулась в клубок и так и забылась тревожным, болезненным сном, даже не надеясь, что пробуждение принесёт облегчение.
Я проспала остаток дня и всю ночь и проснулась от того, что стучали в дверь. Сердце замерло, но потом я решила, что сводному брату незачем приходить ко мне, и выдохнула.
— Янок, — позвала мама из-за двери, — вставай, соня, хватит дрыхнуть. Нам пора ехать в центр.
Протерев глаза, я протопала к двери и отперла замок. Мама стояла с иголочки одетая, с уложенными волосами, идеальным макияжем и жизнерадостно улыбалась.
— Доброе утро, ягодка, к тебе можно?
— Конечно, — я отошла в сторону, впуская маму в комнату. — Мам, не называй меня ягодкой, мне уже не пять лет.
Прозвучало как-то обвиняюще, и во взгляде матери проскользнула грусть, смешанная с чувством вины.
— Прости, — прошептала я и обняла её.
Мы пытаемся заново отстроить отношения, так что незачем бередить раны.
В торговый центр нас отвёз водитель хозяина дома, потому что Виктор Андреевич решил работать дома и ещё с утра заперся в своём рабочем кабинете. Сказал, что обойдётся без маминой помощи, так что мы могли не спешить.