Я смотрю на улыбающегося Лида и молчу, понимая, что этот скиф не только отличный агент-самоучка, но и выдающийся стратег. И это далеко не полный перечь его достоинств. Парень обладает и гибкостью ума и душевной тонкостью — способностью понимать сердцем. Поэтому везде, где бы он ни оказался, у него появляются друзья и знакомые. Мне осталось решить, как столь блестящий замысел растолковать Левкону, чтобы ничего не упустить, а главное — устранить всех тех, кто сейчас пытается раскачать боспорский трон. Впрочем, терять мне уже нечего. Игнорируя тревогу, смутное предчувствие чего-то неизбежного, повторяя, себе, что другого решения нет, я соглашаюсь на эту авантюру:
— Сделай так, чтобы купцы сами попросили Левкона защитить их.
— Пазака, в этом ты можешь быть уверен...
Глава 3
Сумерки сгущались. В городе зажглись огни. Их отражения зыбились в притихшем море. Мне не спалось. Вышел на террасу и смотрел вниз на засыпающий полис. Лид и Авасий ушли вершить темные дела, а я уже тогда жалел, что не составил им компанию, ибо нет ничего хуже ожидания. Я сомневался в удачном исходе запланированной операции. Лид зарекомендовал себя отличной пчелой, так в будущем назовут шпионов-информаторов, но парням предстояло осуществить нешуточную диверсию, а потом еще и грабеж. Конечно, Лид рассчитывает на помощников из числа своих знакомцев, но кто они, мне не известно...
К концу ночи Пантикапей накрыло необозримым туманом удушливого дыма. В полумраке, когда ветру удавалось на какое-то мгновенье развеять едкую мглу, можно было заметить и огонь, беззвучно бушующий в порту.
Тишина была недолгой, взорвалась дьявольским шумом, вызвав у меня небывалое ощущение беспрерывного нарастания глухих ударов дверей, хриплых яростных воплей, пронзительных женских криков и детского плача. Среди всех этих шумов я пытался уснуть. Но с мыслями о том, что сейчас вытворяет Лид и чем все это может закончиться, проворочался до рассвета.
Несомненно, мой подельник, а по-другому тогда назвать Лида я не мог, сейчас грабит какого-нибудь купца, — думал я, представляя сколота с обнаженным акинаком в руке и злобную толпу портовых нищих за ним. А потом мне виделся царский палач с огромным топором на плече и плаха — грязная колода в бурой, засохшей крови и вьющиеся над ней зеленые мухи.
И все же я уснул. Но даже во сне парил над черной зыбкой толпой, слышал гул голосов и морского прибоя, приказы, крики, возгласы, какой-то шум, будто что-то рухнуло с высоты и глухо ударилось о камень во мраке. Когда шум затих, все вокруг залило солнцем. Сияя в синем безоблачном небе, оно жарило, выжигая очи, бомбардировало ослепительно белыми пятнами света. С трудом открыв глаза, тут же прячусь от яркого сияния за тыльной стороной ладони: в открытую ставенку и, правда, меня слепит солнце. Осознаю, что проспал до полудня и нервничаю от того, что свою часть уговора не выполнил. Мне надлежало с утра быть во дворце и рассказать Левкону о заговоре и заговорщиках, предложить царю путь к спасению и удержанию власти. Беда-беда...