Собирался впопыхах, без омовения и завтрака, только оделся и подпоясался. Когда спускался по лестнице в полумрак, чуть не упал, споткнувшись о чье-то тело.
— Пазака?! — слышу сонный голос Авасия и присаживаюсь на ступеньку, чтобы привыкнуть к сумраку первого этажа.
Искрит кресало, и огонек масляной лампы освещает моих воинов и заваленную почти до потолка какими-то тюками комнатушку Лида. Сам он, сидит у входа и протирает заспанные глаза. Мне все и так понятно: значит, награбленное сюда притащили, а посему нужно быстрее валить отсюда, пока всех нас не уличили в разбое. Вот они доказательства!..
Лид, напротив — не суетится и выглядит счастливым. Лыбится, обнажив крупные зубы.
— Пазака, у нас все получилось!
— Вижу, — бурчу в ответ и показываю пальцем на заваленную барахлом комнатку, — это тут зачем?
— А куда? — спрашивает Лид.
Машу рукой, понимая, что сейчас обсуждать с ним этот вопрос без толку. А может, я все преувеличиваю? Лид — парень не промах, сам с усами, как станут говорить в будущем. И наверняка знает, что делает...
— Купцы пойдут к царю?
— Пока не знаю, нужно на площадь сходить, послушать разговоры и подсказать им, если сами не догадаются.
Лид разгладил складки на своем хитоне, подпоясался широким поясом и вопросительно взирает на меня. Его миссия еще не окончена и мне остается только подтвердить это:
— Иди и узнай.
Чтобы Авасий не увязался за ним, придерживаю сколота за плечо:
— Ты пойдешь со мной.
— Да, пазака, — отвечает Авасий и выходит из дома вслед за Лидом.
Иду за ними, сокрушаясь о том, что отдыхать в удобной постели куда приятнее, чем кого бы то ни было спасать. Даже если этот кто-то и царских кровей...
***
Ни купцы, ни царедворцы Левкону ничего о ночных беспорядках в городе еще не рассказывали. Когда я вошел к нему, царь безмятежно вырезал что-то из дерева. Едва владыка увидел меня входящим в свои покои, как лицо его скривилось и вместо традиционного ответа на мое приветствие, государь спросил:
— Ты уже привел своих номадов17?
Я просчитался, не ответил владыке по существу. Сказал бы правду, что мол, вновь открывшиеся обстоятельства помешали моему отъезду, не пережил бы столь неприятные минуты перед царем, так нет — задал в ответ вопрос:
— Государь, кто охраняет тебя? У входа остались мой воин и твой старый раб. Дворец пуст, а на агоре говорят, что царь Боспору не нужен. Толпа хочет народовластия, и кто-то из твоих аристопилитов эти настроения подогревает медью...
— Остановись, Фароат, ты верно немного не в себе! Знаешь, что обычно случается с теми, кто распускает дурные слухи? — мрачно спросил Левкон. Пока я соображал, как выкрутиться из столь щекотливой ситуации и вернуть расположение владыки, царь, скупясь на эмоции, равнодушно обвинил меня во всех мыслимых и немыслимых грехах: — Говорят, ты безумен, и жена покинула тебя. Утверждают, будто ты с утра до ночи куришь каннабис18 и поносишь Зевса. Уверяют, что ты развратник и в порту не осталось ни одной гетеры, с которой бы ты не возлег. Но самое страшное, — сказал он — то, что уважаемые люди утверждают, будто ты собрался привести к Пантикапею своих номадов, чтобы восстать против меня...