Возле лежавшего на земле, сраженного мной эллина склонился Авасий. Удар фракийского меча пересек греку ключицу и несколько ребер, так что правое плечо и рука были полуотделены от тела широкой зияющей раной. Глаза лежавшего были закрыты, но веки слегка вздрагивали. Розово-красная пена опадала и вздувалась у неестественно раскрытого рта, стекала по щекам и подбородку широкими неровными струйками. Кровь всхлипывала и булькала в груди и горле.
Авасий наступил коленом на неровно поднимавшуюся грудь и, вытащив из ножен кинжал, погрузил его в горло раненого. Грек судорожно дернулся, захрипел, несколько раз открыл и закрыл глаза, согнул и снова вытянул ноги.
Авасий перевернул тело лицом вниз и сделал на голове около шеи широкий полукруглый надрез от уха к уху, потом, схватив за волосы, он стянул с черепа окровавленную кожу. Измазанную кровью, он смял ее, сунул в кожаный мешок с серебром и отправился разыскивать убежавшую лошадь убитого.
Я вдруг почувствовал усталость и противную тошнотную пустоту в груди. Мне не хотелось смотреть назад на страшный ярко-красный труп, раскинувшийся среди вытоптанной, забрызганной кровью травы. А потом минуты опять потекли обычным порядком, хотя в моей горячей от зноя и усталости голове ликовал один лишь Фароат. Он улыбался бредущему Авасию. Тот, припадая на одну ногу, вел на поводу трофейного коня и тоже скалился...
Глава 7
Бессонная ночь, разбойники, преследовавшие нас и, наконец, распухшая нога Авасия судьбоносно повлияли на мое решение передохнуть в прохладной дубовой роще. Наверное, крестьяне феодосийской хоры34 тут бывали часто. Дубы-великаны стояли как деревья в городском парке из моего будущего: ни веток на земле, ни подлеска, все выбрано и вычищено сборщиками хвороста.
Мы остановились в метрах пятидесяти от опушки у старожила с толстым, где-то в шесть обхватов стволом. Мягкая, тонкая трава, тень и в то же время отсутствие сырости, усталость, товарищ, уснувший, едва прислонился к дереву, предсказуемо склонили ко сну и меня. Нам повезло не лишиться во время отдыха своего имущества и коней. Не знаю, как спалось Авасию, но мой сон чутким точно назвать было нельзя: хоть бы в небе громыхнуло или рухнуло вдруг дерево — наверное, не услышал бы. Эх, как сладко мне спалось!
Проснулись на закате. Пока снаряжали животных и перекусывали, солнышко спряталось, оставив после себя бордовую полоску над горизонтом и слегка подкрашенные в розовый цвет серые облака. К поместью, где нас ожидал Лид подъезжали в сумерках.
Высоко на холме мерцал огонек костра. Я уже представлял, как приятно будет вкушать горячую кашу и чувствовать кожей тепло от язычков пламени, но когда услышал за спиной конский топот, сердце тут же заколотилось, разогнав приятные мысли, побуждая немедленно действовать.