"Неправда!" — считал Фароат, — "Простить можно нелюбимому. Нелюбимому можно простить и малодушие, и ложь, и измену. Нелюбимому все это простить можно — все равно не люблю. Но любимому!.."
Эти мысли юного скифа теперь уже для меня стали озарением, чем-то вроде — божественного откровения, как порой Фароат сам осознавал мои собственные рассуждения.
Запахло кизячным дымом. Это высушенный навоз сжигала беднота — восьминогие. Так их прозвали потому, что имели эти номады всего пару волов и повозку. Именно на молодых парней из восьминогих я и рассчитываю. Войско, конечно, из них мне не собрать, а сотню — возможно. Ловко скакать и метко метать стрелы, с детства обучен каждый номад, а Артаз — этот неугомонный старик точно натаскает молодежь сражаться бок обок.
Нас, наконец, заметили, и, собравшись за какие-то минуты в пеструю толпу, юноши, женщины и дети, молча, бредут за нами, наполняя мое сердце еще большей тревогой: скоро они узнают, что уже никогда не вернутся их мужья и сыновья. До утра над стойбищем будет стоять плачь и отчаянный вой, а с утра лица многих женщин будут разодраны до крови. С распущенными волосами они будут бродить между кибиток и шатров, по каждому, пусть даже незначительному поводу, вроде встречи с товаркой, такой же овдовевшей — голосить...
У кибитки, доставшаяся мне в наследство от вождя Агафирса стоит она: мать, царица — ненаглядная Алиша. На ней красное платье-рубашка с длинными рукавами, синий плащ, кокошник вышитый бисером, сапожки — все новое и служанки рядом, откуда взялась эта роскошь? К добру ли?
Она не побежала навстречу, как когда-то босая и простоволосая бросалась ему на грудь, степенно подошла и обняла. Я же уходил на задворки нашего общего сознания, чтобы не мешать Фароату любить и быть любимым.
— Сын, — прошептала она ему на ухо — у нас родился сын.
И я не помню таких замечательных чувств, что переживал в тот момент Фароат — такого блаженства, такой сладкой пустоты, свободы и легкости во всем теле. Он был счастлив и от близости любимой и от этой чудесной новости.
— Покажи!
Алиша подняла вверх руку и девушка из ее свиты тут же поднесла закутанного в шелковую ткань младенца и передала его матери. Она взяла ребенка на руки и показала Фароату. Малыш лежал беззвучный, как кукла, только у самого его личика едва приметно светлел пар.
— Какой красивый! — прошептал Фароат и наклонился над ним.
— Весь в тебя!..
Малыш открыл глаза, и парень едва не задохнулся от восторга:
— Нет, не в меня. Он на тебя похож!
Действительно лицом новорожденный был удивительно красив, как и его мать: кожа гладкая, будто фарфоровая, глаза ярко-синие, волосы густые, темные. Алиша видит, что Фароат доволен и сама радуется, улыбается.