В ушах эхом её хрип, её песня… С ума сойду! Да пусть черти меня заберут! Это лучше будет… Легче! Когтями впился в грудь. До крови раздираю… Может, до души доберусь?! Ради Бога… Пускай мне будет больно! Но не ей…
Сполз вниз, по двери… Рухнул на пол… Слышу её всхлипы. Всхлипы, без голоса. И отпускаю истеричный вой… Заливаясь слезами. Вой, слышный только мне! Я его глотаю… Через себя пропускаю, но не позволяю услышать.
Ком в горле ходором ходит… Силуэты размыты… Люблю… Но никогда не буду рядом!
Канарейка
Чувствую привычный запах медикаментов… Хотя, за то время, что я здесь лежу, он больше не кажется таким контрастным. Скорее, как часть чего-то привычного… Обыкновенного. Ощущения больничных стен стали чуть ли не единственными моими ощущениями. Конечно, если не считать приторной ядовитой боли… Не физической, нет! С этим я бы справилась! Но, не с той дырой в сердце, что, вместе с документами и новой жизнью, оставил мне Никита!
Вот и сегодня… Какой там день? Какое число? Неважно… Солнце уже щекочет веки, а я не хочу открывать глаза! Потому, что эта боль накроет прежде, чем ласковый шепот рассвета… Так я живу. Уже около двух недель. Существую… Ни есть не хочу, ни спать, ни просыпаться. А, если совсем честно, жить не хочу… Любимый больше не приходил. Врач подозрительно часто интересовался моим состоянием… Наверное, Никита велел, чтобы знать обо всем с первых уст. Зачем? Думаю, из жалости над потерявшей голос безродной…
Мысль об этом кольнула по векам подступившими слезами… Да неужели эти чёртовы слёзы никогда не закончатся? Я ведь и плакать боюсь… Не прекращаю, но боюсь! Потому-что, каждый раз, как должно прорезаться ощутимое завывание, с самой гортани, с самой души, вместо него с губ слетает лишь болезненный рокот… Ненавижу его! Всем сердцем ненавижу! Хочется содрать повязки, и вцепиться в горло ногтями! Раздирать себе кожу хочется! Ведь временами мне думалось, что мой мужчина оставил не свою сладкоголосую Канарейку, а лишь её опустошенную оболочку! Калеку, без рода и имени…
Постучали в дверь. Дьявол! Снова он… Да дайте же хоть день побыть одной! Я не хочу… Ни этого сочувствия в глазах, ни бесполезных уговоров. Принесите снотворного! Много! Чтобы мне ни его не слышать, ни собственных мыслей!
Но, вместо доброй медсестры с успокоительным, на пороге показался мой постоянный посетитель. Разочарованно окинув пустым взглядом господина Домбровского, отвернулась к стене, накрывшись с головой одеялом. Мне его улыбка претит! Она поддельная… Не настоящая! За ней тоска скрывается! И я знаю, о чем тоскует композитор… Ему будет не хватать моего пения! Мне тоже… Тоже не хватает! Я бы в нем спасалась! А теперь не осталось и этого…