Диарлинг вздохнула, закрыла глаза, попытавшись унять бешено бьющееся сердце и дрожащей рукой вывела своё имя и поставила подпись.
— Теперь вы, только побыстрее. Мне через четверть часа надо быть на площади, — нотариус выразительно покивал на часы, висевшие на золотой цепочке.
Эурелиус взял перо. Диара смотрела, как он выводил своё имя. У него так же дрожали руки и он избегал смотреть ей в глаза. Чего он боялся? Что она увидит в них то, что ей не следовало видеть?
Нотариус шагнул вперёд и пригласил жестом ключницу следовать за собой. Они оба поставили размашистые подписи, а потом он достал печать с королевским гербом — алый лев на зелёном фоне и поставил сверху, присыпав каким-то порошком.
— Всё. Брак считается заключённым. Желаю счастья, — сухо ответил он, натягивая шляпу. Несколько томительных секунд и Инира выскользнула из комнаты, оставив их с новоиспечённым супругом наедине. А Диара до сих пор не могла осознать, что произошло. Если она только что вышла замуж за этого человека, то почему до сих пор остаётся в этой комнате. Но Эурелиус не спешил ответить на её вопросы. Повисло молчание. Диаре казалось, что протяни она руку и сможет нащупать это молчание.
Через несколько минут, Эурелиус наконец поднял глаза.
— Встретимся на балу. — И собрался уходить.
— Подожди! Вы… ты разве ничего не хочешь мне объяснить? — Для неё было ново и волнующе называть его на ты. Пусть она не понимала и никогда наверное не поймёт этой странной игры, что он ведёт, но хотя бы представить. Вообразить себе она ведь может…
Травник молчал. Она думала, что он так и не заговорит, когда он наконец произнёс:
— Это единственный способ спасти тебя от Грация, — его голос почему-то звучал глухо, заставляя быстрей биться сердце. — Надеюсь, ты не поверила, что он действительно собирается на тебе жениться? Но принцесса, по неведомым для меня соображениям, поддерживает его, поэтому ты, наверное, догадалась, что и я и нотариус здесь незаконно, скажем так. Поэтому я сейчас уйду, а ты молчи и жди. Встретимся на балу.
И снова замкнутый мужчина с льдинками в глазах. Эурелиус менялся ежесекундно, сам, кажется, не осознавая этого. Диара поймала себя на мысли, что до безумия хочет узнать, какой же он на самом деле, увидеть его всего. Она шагнула вперёд прежде, чем сообразила, что делает.
— Алистер! — Дотронулась до щеки, словно желая удержать. Он вздрогнул, но не отшатнулся, а шагнул ближе. — Зачем ты это сделал? — Она не узнавала себя. Ну и ладно! Пусть это было неприлично и не принято, в конце концов, но кому следить за её хорошими манерами? Щёки горели, словно от огня.