– Я узнала, где нахожусь, – сказала я, – и немного испугалась.
– Но почему? – спросила она, снова поднимая Эллен.
– Потому что я улетала из центра трансплантации, – ответила я. – Все было очень ясно и знакомо. Я пролетела над Кембридж–стрит, травянистой пустошью и Китайским кварталом. Это был первый раз, когда я узнала в одном из этих снов. До этого я просто думала, что летаю над воображаемыми местами – случайными полями и реками, городами, в которых я никогда не была.
– Как ты думаешь, что это значит? – спросила Диана, приседая, чтобы развлечь Эллен.
Чувствуя беспокойство, я села, отбросила одеяло в сторону и спустила ноги на пол. – Я чувствую себя глупо, говоря это.
– Не чувствуй себя глупо. – Она подошла и встала передо мной. – Расскажи мне.
Обхватив пальцами край матраса, я с недоумением посмотрела на сестру. – Как ты думаешь, возможно ли, что эти сны каким–то образом связаны с моим донором? Как ты думаешь, он прилетит сюда, чтобы проверить меня или что–то в этом роде? – Потом я покачал головой. – Это звучит безумно, не так ли? Может быть, мне нужна пересадка мозга.
Диана села рядом со мной, и я потянулась, чтобы забрать у нее Эллен.
– Ты не сумасшедшая, – сказала Диана. – Когда ты заболела, я провела много исследований. Я читала, что многие люди сообщали о подобном опыте. Они иногда чувствуют себя по–другому после этого, их вкусы меняются, и они чувствуют некоторую связь с донором.
– Но разве это не психология? – спросила я. – Конечно, нет никаких научных доказательств, подтверждающих это. Большинство врачей говорят, что сердце–это просто насос.
– Врачи и ученые знают не все, – ответила она. – Трансплантация органов еще достаточно нова. Знаешь, я читала о парне, который всегда ненавидел лук. Потом ему сделали пересадку сердца,и внезапно он не мог насытиться им. Он встретился с семьей донора и узнал, что его донор любит лук. Это была его любимая еда–сырой, тушеный, жареный…
Я обняла Эллен и улыбнулась ей сверху вниз. – Ты слышишь это? Человек ненавидел лук, а потом любил его. Насколько это странно? – Я снова повернулась к сестре. – Жаль, что я не знаю больше о своем доноре.
К сожалению, существовали строгие правила конфиденциальности невмешательства в частную жизнь. Все, что мне сказали, это возраст и пол. Когда он умер, ему было двадцать восемь лет – столько же, сколько и мне. Я не знала причины смерти, но не могла избавиться от ощущения, что это был какой–то несчастный случай.
Я написала благодарственное письмо семье (что нам разрешено делать, пока мы не раскрываем нашу личность). Сеть доноров органов позаботилась о том, чтобы доставить его для меня. Согласно протоколу, если семья донора когда–либо захочет вступить в контакт, это может быть организовано до тех пор, пока мы оба хотим и желаем.