Сама не заметила, как подошла к будущей свекрови и обняла её. Галанэль расплакалась. А я продолжала гладить её по голове и успокаивать. В комнате воцарилось молчание. Никто не спорил.
За окном стеной лил дождь. Небо почернело. Лес походил на темного стража. Мелькнуло что-то белое и скрылось. Показалось. Через некоторое время опять появилось что-то белое.
Арнаэль укладывал малыша в колыбельку, что установили в моих покоях. Арнасэль, поевший и побегавший снова от меня по замку, засопел. Эльф укрыл его одеялом, погладил по голове и подошел ко мне.
— В лесу мелькнуло белое, — прошептала я.
— Любимая, тебе показалось, — проговорил жених. — Мы оба устали сегодня. Давай ложиться спать.
Теплая постель приняла меня в свои объятия. Даже во сне Арнаэль продолжал обнимать меня и гладить мой живот. А мне припомнилось одно стихотворение, что прочла недавно:
Резвые нимфы, кому родники священные милы,
Своды пещер, где струится вода, и тихие реки
Сладкую влагу несут, подносят щедрые чаши
С самым отрадным питьем для измученных долгою жаждой.
Ноги и грудь обнажив, лазурные носятся нимфы,
Взад и вперед по просторам озер, по заводям светлым,
То наполняют они кувшины плещущей влагой,
То выливают ее — и с громким рокотом мчится
Между камней оценённых ручей, и затем, многоводный,
Он рассекает поля молчаливым плавным теченьем.
Тут уж ведут по траве хоровод усталые нимфы
Между деревьев, что их осеняют изменчивой тенью,
Иль ветерки услаждают они согласным напевом,
Или резвятся в реке, под ее стеклянной струею
Руки одна за другой прихотливым вздымая движеньем,
След круговой впечатляя в песок стопою проворной.
Вынырнет вдруг одна и покажет гладкую руку,
Нежный ли бок промелькнет иль округлая мягкая голень;
Прыгнет в самую глубь другая — и вот под водою
Видны иль мрамор бедра, иль спины серебро, или груди,
Ради которых с небес бессмертные сходят украдкой.
Вновь выплывает она — и блещут золотом кудри,
Очи чернеют, уста на лице белоснежном алеют.
Тут уж, конечно, пастух, что в речных камышах затаился,
Сельский какой-нибудь бог из бесстыдного рода сатиров,
Чувствует, как огонь разгорается жгучий под сердцем;
Водит туда и сюда он глазами, протяжно вздыхает,
Голову меж камышей просунув и прячась от взглядов,
Жадно глядит; то в холод, то в жар сатира бросает,
Борются робость и дерзость в душе; обезумев от страсти,
В воду кидается он — и шумный всплеск раздается.
Тотчас нимф хоровод скрывается в тайных пещерах,
И достается ему лишь пустая радость касанья [2].
Морфей принял меня в свои объятия. Утром, как обычно, меня разбудил крик Арнасэля. Мой жених продолжал спать. А мне предстояло поменять пеленки малышу, покормить его, сказать, что мама рядом. Действия я проделывала с филигранной точностью. В принципе, ничего сложного.