Герти видела обоих графов и тоже была уверена, что у рыхлого, вечно больного Берингара, чёрные волосы которого лежали на плечах колтунами, меньше шансов.
«Хотя он на десяток лет младше Годфрида. Но Годфрид слово гончая собака. А такие сражаются до последнего».
Герти долго думала, может ли результат поединка повлиять на её будущее? И не могла ответить.
«Годфрид — синяя борода, или Берингар, приносящий кровавые жертвы… Всё одно. Как ни крути, оба ненавидят меня за убийство соседа. Или благодарны?.. Но даже в этом случае, теперь я бесполезна им обоим».
Герти грызла вчерашний хлеб с масляной пропиткой. Марта утром не пришла — то ли Одиль не пустила, то ли работы прибавилось. Кот уселся рядом и прижался к ноге, чтобы отдать и повзаимствовать толику живого тепла. Герти даже погладила зверюгу.
— Моя жизнь напоминает твою. Поесть, поспать. Подумать о жизни. Хотя вряд ли ты размышляешь о собственной действительности… О чём же ты думаешь, рыжий пушистик?
— Го-од-фрид! Го-од-фрид! — скандировала толпа, собравшаяся во дворе перед башней с часами.
Через некоторое время голоса превратились в гул. Каждый северянин орал, поддерживая своего господина.
— Сейчас, Пушистик, там умрёт человек. А им — развлечение. Разве так можно?
Кот не ответил, лишь громче заурчал.
Через несколько минут гул людей сменился рёвом.
— Всё кончено, Пушистик, — Герти потуже укуталась в овечий полушубок.
Ещё через несколько минут к стражам прибежал запыхавшийся мальчик лет 12:
— Вы-то смеялись, а я медяшку поставил! И вон сколько выиграл! — судя по звуку, кошелёк был наполнен монетами под завязку.
Суд назначили на вечер.
Вооруженные алебардами стражи, ввели Герти центр тронного зала и отступили назад.
Герти мазнула глазами по фреске на потолке и вспомнила, как рассматривала её во время торжественных церемоний.
В этом зале веками короновали глав рода. Здесь отец заседал с советниками за закрытыми дверями. Раз в неделю зал открывали, и каждый, жаждущий справедливости или помощи мог прийти на аудиенцию к самому ландграфу.
Теперь троны пустовали.
А перед ними за длинным столом сидели жрецы в белых и чёрных хламидах.
Провели жеребьевку, и по воле богов судьёй стал один из жрецов Светлого храма. Герти подумала, что это — хороший знак, ведь тёмные славились своей продажностью и дурным нравом.
— Обвиняется Гертруда, девица 18 лет, бастард Джереона Кёрбера, — голос судьи отразился эхом, и сразу же стихли шепотки на скамейках, — в том, что она злонамеренно отравила Отто, графа Нордрейда и собственного мужа.
Герти вздрогнула. Из уст жреца обвинение звучало ужасно. И всё же она нашла в себе силы поклониться и произнести: