Резво обернулась, но так и замерла, стоило лишь увидеть во что превратился дом. Огонь сожрал всё быстро, теперь проникнув внутрь. Никто не вырвался наружу. Они… мертвы. И по моей вине.
— Значит ли, что герцогиня Оунс желает имперского суда? — продолжил разговор всё тот же гончий. Остальные хранили молчание.
Я молчала.
Дерево потрескивало, даже отсюда было слышно как пировал огонь.
— Да, желает, — вместо меня ответил Цветочек.
— Герцогиня Оунс?
— Впредь прошу называть меня герцогиней Наварр, — спокойно произнесла, не отворачиваясь от огромного костра. — И, да, я требую имперского суда.
— Будь по вашему, герцогиня.
И мы вновь пошли прочь, но на этот раз всё выглядело иначе. Меня не тащили за волосы по земле, а давали шанс идти самой с гордо поднятым подбородком и прямой спиной. И хоть внутри бушевали эмоции, снаружи оставался сущий холод.
Чуть поодаль нас ждали лошади.
Псы рванули вперёд, то растекаясь, становясь практически различными собаками, то сливаясь воедино. Меня посадили впереди одного из гончий, к какому именно понять не могла. Они даже по росту были одинаковы.
В деревню заезжать не стали, сразу тронувшись в путь. Немного повернув голову, увидела Цветочка, который сидел в сумке на соседней лошади.
Теперь меня везли в имперскую столицу, чтобы провести суд? Как иронично звучит. Остальных, как стало понятно, казнили там же, где и находили. Это потому что я невеста императора? Хоть на плакате и было написано, что разыскиваюсь живой или мёртвой.
Хотелось плакать, но слёзы не шли.
Хотелось согнуться вперёд от ослепительной боли в животе, но спина оставалась идеально прямой.
Казалось, я умерла внутри. Сгорела там, вместе с той маленькой девочкой и её больной матерью. В голове до сих пор не укладывалось. Насколько же жесток этот мир на самом деле? Безмерно.
Мне хотелось раствориться в собственной боли, закрыть глаза и больше не открывать никогда. Или открыть и увидеть знакомый потолок, сесть и оглядеть свою квартиру, понимая, что всё это был сон.
Я понимала, что впадать в депрессию и амёбное состояние сейчас последнее дело, но поделать с собой ничего не могла.
Мне бы выть волком.
Мне бы выцарапать себе сердце, чтобы не болело.
Мне бы спокойствия
— Вам удобно, леди Наварр? — неожиданно поинтересовался гончий. — До столицы путь неблизкий, а лишний лошади у нас нет.
Глумится.
Здесь и пню понятно, что лошадь бы мне никто не доверил, даже если бы я умела на ней ездить. Ах, да, по их мнению я ведь умею. Герцогиня и бла-бла, все остальные титулы.
— Прекрасно, — процедила сквозь зубы. — Не подскажите, сколько дней мы будем добираться?