Но плеть — это ведь не кнут, больно, конечно, плохо, но не смертельно?
Мне очень хотелось в это верить, уцепиться хоть за что-то успокоительное. Ведь когда Халид пришел тогда от айнара ночью, его ведь тоже били плетью? И уж точно никак не меньше. Он пришел сам, он… Ему было очень плохо, поднялся жар. Но утром его вылечили, теперь даже следов не осталось. А Маджина будет ли кто-то лечить?
Вряд ли услуги муари тут доступны каждому.
— Нет… — тихо говорю я.
Пальцы Халида держат меня крепко, но вот большим пальцем он осторожно поглаживает мою руку, словно успокаивая. Я поворачиваюсь к нему. Он качает головой.
— Тебе не стоит переживать о нем, барга. Думай о себе.
О себе? Но ведь он не может так же со мной? За что? Этот Маджин хотя бы делал что-то, причем делал сознательно, он понимал, что так будет. Волновался, боялся, но делал все равно. Возможно, у него не было выбора, его заставили, но… Он крепкий парень, я думаю, он как-нибудь переживет. А я? За что я?
Маджин почти висит, руки привязали высоко. У него широкая мускулистая спина…
К нему подходит человек. Берет плеть. Расправляет. Разок щелкает в воздухе, пробуя. Потом смотрит на Халида.
Халид кивает ему. Начинать.
Человек размахивается и бьет. Маджин вздрагивает под ударом, на его спине вспухает алая полоса.
— Идем, — говорит Халид, разворачивается и тащит меня прочь.
Он не собирается смотреть.
Наверно, это и к лучшему…
— Тебе стоило убить его, Халид, — говорит Керуш нам вслед. — Иначе это сочтут проявлением слабости.
— Возможно, мне стоит убить тебя, идар-деке.
Краем глаза я успеваю заметить, как у Халида дергается щека. Но это не раздражение, это довольная ухмылка. Всего на мгновение. И у него снова каменное лицо.
За спиной я слышу свист плети… глухой удар… и потом еще, в третий раз. Потом Халид уводит меня слишком далеко. Маджин не кричит. Терпит, стиснув зубы. Это ужасно.
Мне хочется расплакаться, хочется потребовать объяснений, но я не могу.
То есть, плакать могу, конечно, но объяснять мне не станут.
Это ведь какая-то игра, причем игра для меня или, вернее, для того, кто смотрит моими глазами. Маджин знал. Его заставили? Как понять? Или…
— Идем, — Халид тащил меня прочь.
К лошадям. Закинул меня в седло и запрыгнул сам. Все так же обняв одной рукой.
«Но потом мне не захочется забирать свой подарок назад. Женщина, которой прямо при мне попользовались другие… — он морщится. — Ну, скажем, теряет для меня свою привлекательность».
Вот сейчас — тоже? Он будет иначе относиться ко мне? Или для этого не достаточно просто слегка ухватить за попу? Или это вообще только слова?