— Как вы стали рыцарем, Унар?
Солнце светило среди ясного неба, лошади шли мерным шагом и опавшие листья шуршали под копытами Чудесный день.
— Случайно, — сказал он. Сидел в седле, довольно щурясь от солнца, придерживая поводья одной рукой. — По недоразумению, я бы сказал.
— И все же? Как?
— В Одальце, — сказал он. — Я служил герцогу Уолешскому, Рикарду, отцу Агнара. Хотя самого Рикарда там не было, у него нашлись дела поважнее, чем разбираться с мелкими баронами. Тот барон, Кари Лодур, что-то с Рикардом не поделил, и его замок взяли в осаду. Мы стояли в Одальце всю весну и все лето, а к осени начались дожди, всем надоело, но деваться некуда. И ни туда, ни сюда. Пытались договориться. И Лодур соглашался на переговоры, но из замка выезжать наотрез отказывался. И все бы ничего, но за лето мы пытались договориться трижды, и трех переговорщиков, высланных к нему, Лодур убил. Правда теперь клялся и божился, что ничего подобного больше не повторится, и ни один волос с головы благородного рыцаря, которого отправят к нему, не упадет. Только все лишние рыцари у нас давно закончились, а отправлять к барону простого мужика с бумагами — тоже не серьезно. Барон не станет обсуждать с наемниками условия сдачи, это унижает его баронское достоинство. Тогда у нашего Гунвара возникла гениальная мысль, он предложил посвятить в рыцари любого солдата, который поедет и попытается заставить Лодура сдаться. Он-то думал, что рыцаря все равно сразу в расход. Но, и я решил, что это мой шанс.
— Он посвятил вас в рыцари? А потом? Вы сбежали?
— Ну, почему? — Унар даже не обиделся, хотя, наверно, должен был, на мою бестактность. — Мы взяли Одалец в тот день.
— С вашей помощью?
Он хмыкнул.
— И с моей тоже. Мне выдали бумаги, которые Лодур должен был подписать. Я пошел к нему, только потребовал еще десяток парней в сопровождение. В замок их, конечно, не пустили бы, но пусть хоть стоят так близко, как только могут, прикроют. Парни мне помогли, когда я этого Лодура обратно тащил. Меня же провели к нему в замок, во двор, и он уже забавлялся, рассказывая, как теперь меня вешать будет, и какие мы все дураки, четвертый раз ведемся на его вранье. Он себя совсем в безопасности чувствовал, казалось бы, что я, один, могу? А я с этими бумагами прямо к нему, протягиваю, «возьми хоть, почитай, может, там что интересное пишут». И он взял, прямо у меня из рук, не задумываясь. А у меня был нож за кожаным наручем, — он похлопал себя по запястью на левой руке, — узкий и короткий, но чтобы в горло воткнуть — хватит. И я этот нож ему к горлу, руки скрутил. Не знаю, как мне повезло все это провернуть, но он просто не ожидал. Ну и: «прикажи, чтобы меня выпустили, или умрешь». Выпустили. Он долго орал, но деваться некуда, мне угрожать бесполезно, терять нечего, даже если в меня будут стрелять, я могу успеть перерезать горло. Тяжелый такой, зараза, и упирался, но я выволок его за ворота к своим, а там уж меня встретили.