— Так нельзя! — решительно помотала головой, не то желая придать словам больше веса, не то убеждая в них саму себя. — Неправильно!
Заметила уснувшего на подоконнике котёнка и торопливо схватила его на руки, как за спасательный круг уцепилась.
— Почему нельзя было сразу мне всё рассказать?! О смерти отца и вообще… Зачем понадобилось надо мной издеваться, запирать, угрожать?! А теперь… И я… Вот как?! Не надо меня больше трогать, никогда!
Она сбивалась, не знала, какие слова подобрать, чтобы выплеснуть всё то, что её мучило. Но всё и так было понятно. Он ведь с самого начала знал, что так и будет. И это было правильно, так и должно оставаться.
Инга не простила и не простит, и сейчас она испугана собственной минутной слабостью, которая была результатом опьянения и ничем большим. Ничем из того, во что ему пару минут назад до безумия захотелось поверить.
И ведь даже ответить на её упрёки нечего. Почему сразу не сказал… Почему… Да потому что не привыкли такие люди, как он, спокойно разговаривать с теми, кто смеет показывать зубки. И не привыкли думать, кто прав, кто виноват: мешает — наказать, вот и весь разговор. И пусть ещё жертва поблагодарит, если ей не испортили жизнь, а проучили относительно легко!
А потом злился. Совершенно ни за что. Носился со своими фантазиями, сравнивал, то искал в ней какие-то черты, то — их отсутствие.
Ещё думал, что всё равно не поверит одним словам. А если так, зачем вообще пытаться?
И вот что из этого можно объяснить, чтобы она не посчитала его ещё большим монстром, чем видит сейчас?
— Я не делал с тобой ничего, о чём бы заранее не предупреждал, — жалкая попытка оправдаться. — Ты ведь не могла ждать от меня действий в рамках общественной морали и уголовного кодекса? Ты знала, на что идёшь, и всё равно продолжала лезть на рожон… За наручники прости. Это было слишком. Но, знаешь, когда человек, которого не собирался ни убивать, ни калечить, у тебя на глазах сидит в луже крови, тут уже не до взвешенных решений!
Только договорив, посмотрел на Ингу. Она мирно спала, положив голову на подоконник дивана и обняв котёнка. Всколыхнувшиеся переживания в сочетании с алкоголем дали свой результат.
Во сне лицо снова разгладилось, выражение беспокойства исчезло. Феликс аккуратно тронул её за плечо, раздумывая, стоит перенести её в кровать или оставить ночевать здесь? Не проснулась — значит, спит крепко, можно отнести. Однако когда поднял её на руки, Инга беспокойно шевельнулась, вздохнула и что-то пробормотала сквозь сон. Кажется, упомянула начальника охраны и что-то об опасности и о спектакле, он толком не разобрал. Беспокоилась, насколько надёжно защищён дом? Неужели так прониклась предупреждением о внешней угрозе? Совершенно несвойственная для неё впечатлительность.