Пиар добра или как просрать всё (версия без редакции) (Иванов) - страница 32


Такие семейные традиции сделали Лену очень серьезной девочкой. Она могла в любой момент ударить в глаз любого человека. Хотя при этом выглядела как дива. Не каждая дива способна ударить в глаз человека. Впрочем, это я понял позже, много позже.


Почему же Лена всегда приходила ко мне? Я ей рассказывал, точнее, пересказывал - книжки, которые я читал. Лена не читала книжки. Но очень любила слушать, как я их пересказываю. Вот почему она могла простоять со мной час. Ей было со мной интересно. Я не пытался ее щупать. Хотя хотел, конечно. Но я рассказывал ей истории. Я брал контентом.


Именно тогда я открыл этот ценнейший инструмент героя. Грозный инструмент. Контент. Если женщине интересен контент, с ней можно сделать что угодно.


Вася тоже был влюблен в Лену. Лена хорошо относилась к нему. Он ведь был гений, а у Лены было чутье на них. А Вася Лену любил. Безмолвно и страшно, как в детстве. Она была единственным предметом, состоящим не из железа и вонючей смазки, который Вася любил. Вася часто мне рассказывал, что когда он станет постарше, он купит машину и увезет на ней Лену жениться.


И вот на глазах Лены - Вася улетел в сирень.


Когда он встал, вдруг появился маленький Стасик Усиевич. Это был мальчик, который жил на нашей улице, в соседнем дворе. Он был кудрявый, и любил смеяться. Он потом стал моим другом юности, а потом - дипломированным поэтом, впрочем, это было намного позже, и я потом об этом расскажу. А тогда Стасик был кудрявым мальчиком, моим ровесником. Стасик всегда громко смеялся, если кто-то падал или больно ударялся. Стоило кому-то упасть и разбить себе лоб, как тут же появлялся рядом хохочущий Стасик. Не то чтобы Стасик делал это специально, нет. Просто он не мог без смеха смотреть на чужие страдания – такое уж у Стасика было свойство. В общем-то, полезное для дипломированного поэта. А самое ужасное – в данном случае, для Васи, - заключалось в том, что Стасик смеялся очень заразительно. Все слышавшие смех Стасика над чьей-то бедой – тоже начинали смеяться над этой бедой. Вот такое свойство было у Стасика, точнее, у смеха Стасика. Для поэта полезное свойство.


Когда Вася встал из сирени, засмеялся Стасик. И все стали смеяться. Смеялись все. Вся улица. Очень уж это было смешно. Человек в крови. Я тоже смеялся.


Лена тоже была. И она тоже смеялась. И это видел Вася. Я это помню.


Потом Вася поднял свой искалеченный велосипед, утер разбитое лицо, и молча ушел в дом.


Но ведь Вася был гений. Это страшно, когда гений обижен. Вася решил мстить. У него было несколько планов мести. Он мог насыпать песка гадам в двигатели или порезать колеса, но это было невозможно – ни один из «Явистов» ни на секунду не оставлял одноглазого друга без присмотра, к тому же, поступать подло по отношению к технике Вася не был способен. Вася мог пожаловаться отцу, тот бы сказал друганам-шоферам, и, учитывая Васин авторитет ремонтника, крепко отпизженные ягодицы, а возможно, и ёбла - байкерам были гарантированы. Но взять на душу грех ябедничества Вася не мог.