Киса сказал:
Я выбежал на улицу, когда все уже случилось, я выбежал, потому что все бежали на улицу. Я помню крики, кучу людей, а Лена Гашевская зачем-то закрывала мне глаза. Я думаю, она меня любила. Не знаю, за что. Но она любила. Это и есть любовь. Я тоже любил ее. Сильно. Всегда. Любовь. Да.
Я пускал Стасика в свою ванную, и он там омолаживался. Но через некоторое время на Стасика пошла войной моя мама. Связано это было с тем, что из маминого, то есть, нашего холодильника стали пропадать продукты – творог, огурцы и яйца.
-Максимум, - долетели до нас взволнованные голоса пожарных, - ставь на максимум!.
- Блять! Блять!
- Я заберу тебя у Игоря! – сказал я.
Но Стасик имел в виду другой смысл. Он все время хвалил Вознесенского за то, что тот ловко не открыл нам своих секретов успеха. Стасик его не осуждал, а хвалил, потому что Стасик и сам бы секретов успеха никому не открыл, если бы их знал. Поэтому Стасик восхищенно называл Вознесенского не только жуком, но и высшим поэтическим титулом в глазах Стасика – «жучара».
Провалился в сон я под утро. Когда проснулся – завтра уже вовсю происходило, и я побежал в библиотеку.
Далее предстояло менее интересное. Потому что, завоевав мир, надо было им как-то править.
- Надо поехать на заработки, - сказал Стасик.
Только теперь менеджер может отдохнуть. Он спит сидя, на табуретке, чутким сном леопарда. Из рук он никогда не выпускает телефон. Он – моя связь с миром. Завоеванным мной миром.
- Привет, ребята.
А с приходом горбеня, или как правильно склоняется это слово – горбня? Горбеня - лучше, благозвучнее, так вот, с приходом горбеня граница между предполетным и послеполетным отдыхом оказалась стерта. Теперь пилоты спали месяцами, как гризли. Но это не радовало, а угнетало пилотов.
- Мне… так показалось, - сказал я.
- Да нет, не писатели, - усмехнулся Гоголь. - Так, хуеплеты. Они появятся позже, через много лет. А обогревают это помещение уже сейчас. Удобно, правда? Я жгу макулатуру будущего. Я это придумал. Талантливо придумано, правда? Талантливый я, что скажешь?
Вдруг я почувствовал сильный удар. Над моей головой раскрылся парашют. Это было принудительное раскрытие. Я стал приближаться к земле медленней и печальней. Свободный полет кончился. Но это чувство – полета сквозь мглу - осталось со мной навсегда, и я потом много раз пытался его повторить.
в мокрых бульварах Москвы,
Это была вторая победа. Вознесенский улыбнулся и сказал мне:
Вот кто такие Иерофанты. О других Иерофантах подробнее расскажу потом, ведь читателю, скорее всего, хватило пока краткого описания первых трех моих Иерофантов.