После удара Тамерлан Давыдович решил, что навсегда свяжет свою жизнь с армией. Когда через два года больниц он начал различать лица людей и звуки речи, он так и заявил командованию. Тамерлан Давыдович, конечно, имел право уйти из армии по состоянию здоровья. Но он не хотел. Да и командование боялось его отпустить из армии. Да и время было неспокойное. Страны НАТО совсем попутали рамсы, неспокойно было и на Ближнем Востоке. И командование оставило Тамерлана Давыдовича в армии. Но уже в качестве военрука в школе.
Но Вознесенский ответил:
- Жаль, что ты меня бросаешь, теряя, таким образом, доступ в Вечность!
- На каком основании? – удивился невропатолог.
Мама говорила мало и всегда делала, что говорила.
- Не подведу.
А не виделись мы с ней потому, что она уехала в другой город, в Харьков. Там она поступила на факультет психологии. И тут же вышла замуж, и родила ребенка. Эти новости дошли до меня, и крайне меня огорчили. В какой-то момент я решил, что Зяма для меня потеряна. Но я не забыл Зяму, конечно. Я по-прежнему ее любил.
Но когда человек засинячит, стыд покидает его. Дело в том, что за чувство стыда отвечает определенный участок головного мозга. Так совпало, что этот участок больше ни за что не отвечает – поэтому он так важен. Пока у человека работает этот участок мозга, у него есть стыд, а пока у него есть стыд, он не станет героем, а пока он не станет героем, он будет жить.
Мыслитель
Зяма ждала и хотела бурного, всепоглощающего романа с неким таинственным незнакомцем. Меня Зяма как самца не замечала. Она типа считала меня другом, и говорила мне часто, глядя куда-то в сторону полной Луны:
- Мой бедный верный друг! Неужели все это время ты любил меня?
Или радость. Нет той. Так он сказал, я это запомнил. Я много раз это повторял потом. Когда не наблюдал должной. Мощности, радости, скорби и красоты. Нет той.
И в доказательство я вынул из кармана рубашки и показал психиатру простой карандаш. Он долго и пристально смотрел на карандаш. Потом сказал:
Однажды я придумал про Бунина, что когда он умирал, он попросил вынести его на темную аллею парка. И положить там его одного. Его там положили, под старым вязом. Бунин лежал и слушал, как поскрипывает на ветру старый вяз, и как тихо шелестят листья. И Бунин вспомнил вдруг себя маленького. Как он ребенком любил вот так же лежать под деревом, тоже старым деревом, тоже даже, кажется, вязом, в старом имении родителей, и слушать, как дерево скрипит, и листья шелестят. Он часто потом засыпал, в тени дерева, когда был маленьким. И Бунин уснул. И стал видеть сны. Что он летает над землей, и не падает. А близкие в это время нашли Бунина, и решили, что он умер. Бунин сначала хотел дать им знать, что он не умер, но для этого надо было проснуться и перестать видеть этот чудесный сон. И Бунин предпочел не просыпаться, а дальше смотреть сон. А его отнесли на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа и там сначала долго говорили, что он был великий, а потом быстро закопали, поставив на могиле тяжеленный камень. Когда Бунин проснулся, он увидел, что он в гробу, и долго пытался выбраться, потому что у него была масса планов. Но выбраться он не смог. Так и ушел из жизни Бунин – совсем один, в гробу, с массой планов.