Война же шла своим чередом. Если не случалось крупных операций, потери сторон были примерно равные. В месяц обычно выходило в общей сложности двадцать двухсотых и полсотни трехсотых. Сверх того, укры по свиному своему характеру любили палить по жилым кварталам, так что штук шесть мирных обывателей, как правило, набивали. Потери эти, ничтожные в сравнении с многими тысячами первой стадии конфликта, давно стали привычными и никого не интересовали. А если почему-то выдавался месяц из ряда вон выходящий и потерь становилось вдруг значительно больше или, напротив, существенно меньше, поднимался страшный шум, международные наблюдатели и журналисты начинали галдеть, начальство суетилось, все пытались понять, что пошло не так. Наезжали из центра проверки и комиссии, устраивались выволочки, распекания и просто задушевные беседы матом, наводился порядок, то есть переставлялись с места на место командиры, подразделения, слова в инструкциях, склады и укрепления, и ситуация нормализовывалась, война возвращалась в прежнее русло и шла опять по-старому: двадцать двухсотых, полсотни трехсотых, шесть мирных, двадцать двухсотых, полсотни трехсотых, шесть мирных…
Поначалу война была молодой, горячей. Красивая и беспечная была. Противников неудержимо влекло друг к другу, они жаждали близости и не раз, позабыв обо всем, заключали друг друга в страстные объятия рукопашных схваток. Но прошли годы, война постарела, подурнела, замедлилась. Прежней страсти уже не было, и как пожилые супруги в затянувшемся браке, воюющие стороны хоть и не расходились, но и сближаться уже не очень желали, держали дистанцию. Маневрируя на расстоянии, все чаще перепоручая ратное дело беспилотникам, постреливая издалека и не особенно целясь, каждый давно уже втайне мечтал о другом враге и другой войне.
Фрезе, как и всем здесь, тоже надоела эта вялая канитель, он не хотел победы по очкам, у него был хороший план большой последней решительной битвы. Ресурсы были накоплены и распределены так, чтобы в любой момент можно было провести неожиданный удушающий прием, утопить почти всю (а при некотором везении и просто всю) вражескую армию в котле пострашнее иловайского. Но из центра шли сдерживающие директивы, какие-то незнакомые ему люди в пиджаках на каких-то неразборчивых переговорах заключали какие-то необъяснимые перемирия, в которых вязла, и глохла, и никак не кончалась постылая война.
ДОМ
Жил Фреза в реквизированном особняке бывшего депутата местного совета, сбежавшего в Киев и порой робко позванивавшего оттуда на свой домашний телефон, чтобы спросить, что, мол, шановний пан сепаратист, стало с тремя банками абрикосового компота, не скушали ли их случайно героические бойцы, и если еще нет, можно ли, чтобы зашла сестра жены забрать две из них для племянников, а одной пусть угостится пан командарм, от всего сердца передайте ему приятного аппетита и спасибо за то, что сохранил дом и не дал разместить в нем госпиталь, как, слышно, кто-то предлагал, да и просто растащить могли, время-то военное, да вот бог уберег. Фреза к домашнему телефону никогда не подходил, и обычно с законным хозяином балагурил Багор, а с недавних пор и Нада общалась с ним вполне охотно и даже сама звонила депутату, чтобы получить советы по домоводству, узнать, как включается обогрев пола в прихожей и нет ли какого способа избавиться от гусениц на яблонях.