Андрей сглотнул. Сжал в пальцах край простыни, через ткань чувствуя ногти, давящие в кожу ладоней. Нужно, наверное, себя ущипнуть. Так полагается. За бортом, совсем близко, вода качала «Аякс», иногда пошлепывая в металл мокрыми лапами. В такт покачивалась голова, украшенная высокой прической. Светлые локти, краешек уха, скула и темные неразличимые глаза. Тонкая шея. Все… Под белой плоскостью столика, наверное, ноги, юбка там какая. Но рассматривать темноту, переводя взгляд от ее спокойного взгляда, Андрей не решался.
За дверями каюты прошлепали шаги, промурлыкала согласно шагам сонная песенка. Кто-то сменился с вахты, ватно понял Андрей, в душ идет. Или обратно. А я тут сижу. Глаза в глаза с галлюцинацией. Или сном. В совершенно ясной, без сна, голове. Нужно сказать. В тишине будет голос. И тогда она исчезнет. Нужно сказать?
Он понял, что рисковать не будет. Вдруг она исчезнет. Пусть пока сидит. Красивая. И кажется, совсем девчонка. Интересно, с кого сон срисовал ее? Может быть, в школе когда-то? Был влюблен и забыл напрочь. Или в Рыбацком, туда летом много народу едет. Ну да. Наверняка. Бежала к воде, садилась, шлепая ладошкой прозрачные мелкие волны. И смеясь, выворачивала голову, крикнуть родным, так мило, не вставая с корточек. Но такую запомнил бы. Наверное.
— Ты решил?
Он даже почти и не вздрогнул, разжал кулаки на простыне, а то сижу как дурак, закрываюсь целомудренно, мелькнуло в голове. Решил, что? И переспросить ли? Может, по правилам сна, нельзя переспрашивать. А что он мог решить, сидя и пялясь на девочку в темном углу, посреди океана, где за пять месяцев рейса двадцать человек команды стали практически родственниками, необязательно прекрасными, но выученными наизусть. Так, Андрюха… зря, что ли, ты считался быстроумным почти Одиссеем? Тебя на каждом курсе тянули в команду квн, хваля именно за быстроту, с которой ты парировал внезапные, сбивающие с толку вопросы. Она — сон. И был еще сон, в котором ты накалякал неизвестную науке и тебе надпись. Только эти два события вываливаются из вполне гармоничной привычной канвы морского бытия. И что сказал Данилыч про остров — сотрешь? Нет. Пусть будет.
— Да, — ответил он, помолчал и, кивнув, повторил уже сказанное сегодня, — пусть будет.
Под столиком в темноте произошло смутное движение, мягкий промельк, и все равно Андрей туда не смотрел, потому что она — встала, убирая ладони к скулам (сейчас волосы, распустит… нет… не стала), потом к плечам, потом, уже посредине узкого прохода, покачиваясь в такт внешней воде водорослью — свела кончики пальцев в некую фигуру, почти выламывая их, так что просвет, очерченный суставами, принял не очень человеческие пропорции. И плавно присев, тоже несколько странно уводя в сторону и сгибая ногу, видную в разрезах одежд, поклонилась, а руки танцевали, будто рассказывая что-то, плели фигуры, не размыкаясь.