В столовой сидели, сменившись с вахты, несколько ребят, помахали Андрею, не отрываясь от ноутбука, из которого слышались стоны и вопли. Он прошел на камбуз, насыпал в чашку кофейного порошка, не считая, сунул туда же пару ложек сахару. Пощупал круглый бок чайника. Сам он любил очень горячий кофе, но сердце вдруг заподстукивало, торопя. И он плеснул остывшей воды, поболтал ложкой. Понес наверх, оберегая чашку и внезапно ощущая на груди, где касался кожи прозрачный кулон — пятно тепла.
«Ами-денета», гулко сказала ему голова, вступая в совершаемые одновременно крошечные события, слипающиеся в один плотный тяжелый комок…
— Споришь. Вслух соглашаешься. А сам себе все равно споришь.
На шестом этаже Андрей сгрузил сумки и чемодан перед металлической дверью. Коснулся пальцем кнопки звонка.
Еще пару минут они молча резали, давили, бросали лед, наливали в стаканы.
Нахмурясь, уложил находку на край стола и быстро оделся, не спуская с кулона глаз. Надежды? Или Марь Петровны? Надька могла бы купить такой, но вряд ли посеяла его в койке метеоролога. Она и была тут пару раз, с компанией, месяца три, а то и четыре тому, уже бы обыскалась, такой красоты. А насчет того, что украшение могло принадлежать толстой громогласной Марии Петровне, пекарю экипажа, Андрей и представить не мог. Марь Петровна уважала огромные цыганские серьги, ожерелья из граненых стекляшек размером с грецкий орех. Или брошки, слепящие зайчиками, тоже размером с хорошую плюху. Ну, по размерам и цацки. Может, Пашка выронил, когда валялся, шутки свои шутя? Надо будет созвониться, спросить, решил Андрей. На пороге помедлил. Вернулся и, подхватывая тончайшую вязь, усмехаясь, надел через голову, расправил, пряча кулон под рубашку. А то снова потеряется, оправдался перед собой, направляясь сонным и тихим коридором в сторону столовки. И вообще, нужно сделать задуманное, а потом уж рожать догадки про странную находку.
Сейчас Андрею хотелось спать, но вертелась в голове мысль, нечеткая, и он не хотел слишком додумывать ее. Лучше сделать, подумал другое, пока не проснулся совсем, пойду и попробую.
«Как же я напишу, буквы, слова. Там остались, на той карте».
— В острове все и дело, Данилыч. Понимаешь, один он тут. Неправильно это как-то. Не понимаешь. Я сам не очень еще.
Дальше слышно не было, видимо, прошла по коридору куда-то, в комнату или кухню. Андрей надавил кнопку. И через минуту целовал повисшую на нем Ирку — в губы, в глаза, куда придется.
— Ну, чего ты? Такая у меня сильная девочка, ого-го, и вдруг плачешь? Я привыкну. Извини, это, правда, с отвычки все.