Ох, как бы было здорово, если бы всё именно так случилось! Тогда мне не придется тащить ничего на работу, трясясь от страха быть пойманной. Бывает же так: не виновата, а боюсь быть разоблаченной…
Кофты кофтами, но под ними-то – картина!
…Когда я вернулась, ничего не изменилось.
Знаете, обычно радуешься, когда находится потерянная вещь. Но мне сейчас было не до ликований от встречи со своей шерстяной кофтой, ведь теперь мне нужно было и ее куда-то пристраивать. Я попыталась засунуть ненужный теперь предмет одежды между ручек, поверх другой. Но это выглядело смешно и странно. Тогда мне пришлось натянуть её на себя.
– Вижу, что кофты. Зачем?!
– Про что?! – опешил Рисыч.
– А дверь закрыта! – услышала я голос Бегунова-Прыгунова.
Наверно, я выглядела потешно с большим баулом, называемым дамской сумкой, с теплой кофтой в жаркий летний день. Но меня это сейчас совершенно не волновало. Меня беспокоило другое, сами знаете, что.
А что, если выставить картину под окно? Вокруг музея – густые кусты. Отработаю день и спокойно заберу «улику», чтобы снова унести домой. Да! Это выход!
Не удержавшись, посмотрела в сторону музея. Увидела там столбом стоявшего Рисыча.
Через полчаса в дом заявился мужчина в спецовке, с инструментами и с круглым животиком. На его футболке гордо значилось название службы: «Самоделкин на час».
Все объяснимо! Мы живем рядом с предпоследней остановкой пятого автобуса. Получается, что он, побывав на конечной стоянке, отправился в новый круг по своему маршруту.
Грамович – это наш местный художник. Попал под репрессии в 1937 году. Был сослан в лагерь. К счастью, остался жив. И до сих пор жив. Видно, генетика хорошая. Ведь после таких испытаний да прожить достаточно долгую жизнь! Не каждый может. Картины Грамовича – сплошной кубизм. Я такое не люблю и не понимаю. Но наши местные критики отыскали в них психологическую сторону: внутреннюю боль Грамовича. Мы периодически вывешивали этот кубизм в зал, потом меняли на другие экспонаты… Ну, а сейчас, пока старые картины не найдут (ой, что я говорю!), висеть на их месте художествам Грамовича.
Глава 11. Надеждой жив человек
Прошлое.
72
73
74
75
76
Наконец, все было готово к побегу: я – «нарядная», табуретка у окна… То-то удивится Матвей, когда придет. «Меня нет – и след мой простыл», – злорадно подумала я, представляя его выражение лица.
И ничего не осознавала сейчас. Но придя в себя через пару минут почувствовала, что кофточка моя расстёгнута, а Матвей целует мне шею и пробирается глубже.
Было так трудно говорить, как будто на моей груди сидел медведь.