«Кто-то хорошенько поработал над эволюцией этого места», — мелькнула мысль, и Тана дала себе обещание разобраться во всем… как-нибудь потом, когда появится возможность, когда сама она вспомнит многое.
Толкнув двустворчатые двери, сколоченные из толстых, почти в руку толщиной, не струганных досок, они внезапно оказались под палящим солнцем. Тяжелой, смрадной волной накатило зловоние: почти половину двора занимала огромная куча отбросов, в которой копошились крысы и две тощие облезлые псины.
— Они нас не тронут, — пробормотала Эви и тут же добавила, — но слишком долго здесь находиться тоже не стоит…
А еще Дей-шан преподал ей отличный урок — страх жертвы приносит наслаждение не хуже, чем самые отвратительные, противоестественные оргии.
Нет, она должна — просто должна была взглянуть на пленника. Даже на мертвого. Познание этого мира с самого начала было для нее болезненным, так что, будь ужасающий визар мертв, для нее это не станет потрясением.
О, Мер-даланн был в ярости. Хищное смуглое лицо побелело, пальцы — на рукояти ятагана. Он был весь в черном, без проблеска, и это усиливало впечатление. Казалось, темные глаза вот-вот начнут метать молнии, и молнии эти непременно поразят двух ослушавшихся рабынь.
— Хотелось бы узнать, какую именно.
— Они уходят высоко в горы? На лошадях?
— Не моя вина, что твой отец меня купил. С таким же успехом меня мог купить кто-нибудь другой.
— Так что же они, пешими нападают? И при этом еще и пленников уводят?
Тана решительно двинулась туда, отчаянно зажимая нос покрывалом. Рядом с клеткой на счастье никого не оказалось — то ли стражи решили, что визар и так не убежит, то ли попросту не устояли перед зноем летнего дня и вонью помойки. Тана судороно сглотнула: теперь она ясно видела груду какого-то тряпья в углу клетки, над которой тяжело вились пузатые мухи.
Они долго лежали молча, обнявшись. Тане было приятно находиться рядом с Мер-даланном: у него было сильное, гладкое тело. Кожа — чистая, без изъянов, что должно было быть редкостью для людей Зу-Ханн. Тане нравилось прикасаться подушечками пальцев к его гладко выбритому жесткому подбородку, обводить контур губ — столь мягких и одновременно донельзя мужественных. Она поймала себя на мысли о том, что могла бы… да, наверное даже хотела бы иметь ребенка от такого почти совершенного образца мужчины. И плевать на то, что она — не законная жена, а всего лишь рабыня. От Мер-даланна веяло спокойствием и уверенностью утеса, отчего у Таны выкристаллизовалась мысль, что он не бросит своих детей на произвол судьбы. Пусть даже это будут и дети рабыни.