***
– Как ты, родная? – спросил мужчина, опираясь на локоть и накидывая одеяло на бёдра.
– Грат, мой хороший, – пожаловалась коню Лина, – один ты всегда рад меня видеть. Ничего. Подумаешь, засиделся с друзьями. Это же друзья детства. Они уедут, и тогда Норт будет только мой. А пока давай немного разомнёмся!
– Мне хорошо, – она улыбнулась и сладко потянулась, отчего глаза находящегося рядом мужчины потемнели. – А как мальчик?
– Ну да, – Лина кивнула.
– Усаживайтесь, ваши сиятельства, сию же минуту покормим вас! – раздалось из глубины, где что-то весело булькало и скворчало. Затем послышалась ругань, как Лина понадеялась, не относящаяся к её Тише. – Брысь, полосатое отродье! – После этого что-то загремело, ругань Тирона перешла больше в лексикон конюхов, и сразу за ней раздался надрывный плач.
Рядом с ведром холодной воды в руках мялся главный повар.
Лина соскочила с кровати и, как была, без одежды, сделала несколько танцевальных па из танца, который в последнее время был самым модным в Торонге. До чего же прекрасно началось утро.
– Что же получается? Этот цветок роа – мой?
– Спи, любимая, спи!
– Ты боишься не меня или тигра, кстати, нас не двое: и человек, и тигр, это я один. Ты боишься повторения того, что было между нами?
– Неужели бывает такая сильная любовь?
– Я-человек никогда не брошу вызов человеку-Кортену, но зверь, любой зверь, будет добиваться главенствующего положения в обществе. Но для этого им нужно встретиться. Не бери в голову, родная, – продолжил Норт, – тебя это не должно волновать.
Мужчина дал ей время начать поцелуй, но вскоре перехватил инициативу. И опять поцелуй был совсем другим. Не грубым и не робким, а таким, что совсем отключал голову и, почему-то, ноги. Они совсем отказывались держать свою хозяйку. От горячих губ, жадно исследующих её губы, жар быстро распространялся по всему телу, отдавая острыми спазмами наслаждения в правом запястье, где властвовал знак оборотня, и внизу живота, где вдруг поселилась пугающая пустота.
– Тирон! – позвал оборотень главного повара, когда они достигли цели своего путешествия. – Я голоден, и готов съесть всё, что можно разжевать, и до чего дотянутся руки!
– Я расскажу. Я всё расскажу вечером, – поспешно пообещала она, соскочила с таких удобных коленей и удалилась.
Его прикосновения и поцелуи были ласковы и почти невесомы, словно бабочки-роа, что ласкали во сне. Неужели это был не сон? Спросить? А вдруг сон? Стыдно-то как будет. А Норт продолжал, ни на йоту не отстраняясь от знака. Целовал и ласкал только эти три полоски. Отчего же горело уже всё тело? Приятная истома стекала от сердца вниз и отчаянно билась в самом низу живота. «…и ласкал он цветок страсти своей любимой до тех пор, пока она не запросила пощады». Как это понимать? Цветок на руке у Норта, а пощады хочется попросить ей, Лине. Слабый стон сорвался с её губ.