Фрэнки дрогнула, когда глухой голос Максима раздался у самого уха:
— Долой «Дол!» Долой «Дол»! Верните людям вклады!
…И тут Фрэнки прошибло холодным потом: о боже! У него же есть невеста!
«Тогда ты, Фрэнки, обычная шлюшная тряпка».
«Что я здесь делаю?» — думал Максим, надеясь, что случится новое происшествие, которое поможет уйти пораньше. И только он об этом подумал, как в столовую вошел дворецкий с телефоном Максима. Мать запрещала брать телефоны в столовую.
— Я в аду…
— Так им лишь бы ситуацию усугубить, босс. Сами знаете, как это делается.
В квартире было тепло, и Фрэнки захотелось лечь на диван и подремать; она совершенно не боялась. Да, она снова осталась наедине с врагом семьи, но это казалось… правильным. Будто они с Максимом знакомы сто лет, не как конкуренты, а именно как двое людей, каждый со своими заскоками.
Максим глубоко вдохнул, выдохнул — и откланялся. Мама проводила его недовольным взглядом: он нарушил этикет.
Живут они с невестой, однако, раздельно — либо это не дом Егеря, а место временной дислокации и он сюда приводит женщин, как на траходром. Благо вертолетная площадка есть.
Теперь, правда, остался просто бабником, хотя если в руки попадала хорошая книга, то начинал сомневаться, идти на свидание или провести время с не меньшей пользой. Достойные женщины, как и книги, попадались все реже, и часто Максим скучал. Когда он скучал, то начинал звереть на работе и пахать до полуночи, и сотрудники обходили его стороной в такие недели.
Ох уж эти подростки. Никаких нервов на них не хватит.
Максим закрыл глаза, воскрешая в памяти лицо Фрэнки, и с сомнением посмотрел на тарелку с едой. Кусок сегодня в горло не лез. Убила его наповал эта Уварова. Чтоб ей в долги влезть.
Вдруг Фрэнки подняло в воздух, и она забарахталась, подумав, что вот оно — у нее выросли крылья. Но над ухом заорал злой голос: «Не вырывайся, сумасшедшая!»
Она застыла, глядя на себя в широкое зеркало на стене.
Это было ужасное чувство. Как будто совершила преступление в состоянии аффекта, а теперь одумалась. И хуже всего, что хотелось совершить преступление снова, но теперь-то мозг трезво мыслит и не оправдаешься забывчивостью.
Хляби небесные разверзлись, и хлынул адский ливень. Две секунды назад было еще терпимо, а тут бац! — и как из ведра. Ветер хлестал по щекам так, что не видно, куда идти. Время обеденное, но стало темно, как вечером, и деревья рвались в Космос: казалось, еще мгновение — и выдернет с корнями.
— Сынок, ты сутулишься.
Обомлев от собственной гнусности, Фрэнки гаркнула что было сил в легких: