Несколько минут я молчала, обдумывая то, что он сказал, а потом, убрав листочек в карман джин неуверенно ответила:
— У вас не больше получаса, — отрапортовать конвоир и быстро скрылся из виду.
— Девочки, мне некогда. Я на работу опаздываю. Вы тут сами как-то…
— Нет спасибо, я не пью.
— Да, я, — после небольшой паузы ответил незнакомец, кивнув мне на стул возле подоконника. — Садитесь.
— Не торопись так мышонок. Мы все не поместимся в эту полуразваленную тачку. Придётся ехать в два хода или ловить ещё одну машину.
— Хорошо, но только встреча должна проходить в каком-нибудь закрытом месте. Не хочу светиться до того момента, пока моя семья не будет в безопасности.
Артур вскочил с постели так резко, что я сама чуть было, не слетела на ковёр. Порывшись у меня в сумочке, он достал два, практически одинаковых белых пузырька и вопросительно посмотрел на меня. Нервно глотая ртом воздух, я кинула взгляд на один из пузырьков, и уже через пару секунд Артур заставил меня проглотить три таблетки. К тому времени, как он настежь распахнул все окна в квартире, я почувствовала, как приступ начинает немного отступать. Дышать стало значительно легче, зато теперь закололо сердце. Два года, два года я практически не вспоминала о своей болезни, жила абсолютно полноценной жизнью. Меня не мучил этот дикий кашель, я не чувствовала усталости и головокружения, у меня даже с дыханием проблем практически не было. И, что теперь? Вернулась домой и всё пошло, как и раньше. Не хватало ещё мне опять каждый день по больницам таскаться.
Не было пафосных речей, громких слов, этой наигранной скорби. Слышались лишь тихие всхлипы и приглушённые рыдания. Были только все самые близкие: родственники, друзья, хорошие приятели. Все прощались по-очереди. По-одному подходили к гробу, что-то шептали, мужчины пытались скрыть слёзы, женщины не сдерживались, лишь прикрывали рот рукой. Первым был папа. Когда он подошёл к гробу, все опустили глаза, некоторые даже отвернулись. А я нет. Я смотрела прямо на него. Я смотрела, как он провёл ладонью по её лицу, прижался губами к её губам и очень долго стоял вот так — склонившись к гробу, в последний раз целуя любимую женщину. Когда он отходил, точнее, когда его очень аккуратно, с пониманием всей ситуации, но всё же настойчиво оттаскивали в сторону, по его щеке скатилась слеза. Одинокая мужская. Это уже потом, когда разъехались все родственники, когда он заперся в своей спальне с бутылкой виски, я всю ночь слышала за стенкой приглушённые рыдания. Но это было потом. На похоронах никто не увидел, что прячется за каменной выдержкой этого мужчины. Какие чувства его разрывают.