— А этот чем плох?
Яблонский вскидывает брови. Когда заговаривает, то в его голосе не прежние, добродушные, успокаивающие интонации, а злая издевка.
Перекладываю ключ в левую руку, размахиваюсь и пытаюсь отвесить ему пощечину. Но он готов, и руку перехватывает. В глазах злая усмешка. Мол — что, не вышло? Не вышло. Да я, в общем-то особо и не стремилась. Хотела бы ударить, предупреждать бы не стала. Стою смотрю на него в упор. Взгляд его перемещается на мой фингал. Заметил. Протягивает свободную руку и пальцем проводит по синяку.
Похоже Оксана тоже раньше никогда не сталкивалась с этой стороной характера нашего режиссера. На ее личике появляется выражение неуверенности.
— Машечка, я не понял, что ты ко мне вяжешься? Постельку мою все-таки надумала посетить? Тогда — милости просим, — делает широкий жест в сторону комнаты за его спиной. — Не-е-ет? Тогда я уже озвучил направление, в котором необходимо проследовать всем. И тебе в том числе, золотце.
Для начала цитирую Кондратьева:
— Героин. Ну и как-то вернулся наш великий режиссер с очередной «натуры», а дома хладный труп. Вонючий уже и синий.
Ничего не отвечаю на это. Он продолжает посмеиваться, но больше занят тем, что, прикрываясь этим, усиленно размышляет. Знаю эту его манеру — разводить в разные потоки то, что на поверхности и демонстрируется другим, и то, чем в этот момент на самом деле занят основной объем его мозга. Его надо очень хорошо понимать, чтобы увидеть это. Понимать и любить. Сука!
— Я не хочу, я не смогу.
— Что значит нет?
Улыбаюсь нехорошо, демонстративно взвешивая в руке разводной ключ, который автоматически потащила с собой.
— Ну и что? Разобрался?
— Как сажа бела.
— Прости. Ничего не мог с собой поделать. Но, клянусь, постараюсь, чтобы больше ничего такого не было никогда.
— Но я хотела сама…
— Скажи, с кем ты говорил там, в цирке, когда я танцевала?
Прикасаться к его вялому члену противно, но я все равно вытряхиваю его и теперь начинаю демонстративно подгонять под размер ключ. Егор, который все еще продолжает говорить с Приходченко, наблюдает за моими манипуляциями с брезгливым интересом. Когда подношу ключ к ширинке своего первого обидчика, он начинает дергаться в своих путах и неистово орать. Хорошо, что гараж каменный, с толстыми, утепленными листами пенопласта воротинами, а главное стоит на отшибе.
Звонит мой телефон. Федька. Явно испытывая неловкость просит «к аппарату» Егора. Передаю ему трубку, а сама иду туда, где валяются мои мотоциклетные перчатки, которые сдернул с меня мой бывший муж, когда надевал мне наручники.