Поскольку рейнджер базы на ночь уехал, несколько человек, в том числе и Леннон, добровольно вызываются покараулить. А когда мы упаковываем обратно вещи, он вытаскивает из рюкзака еще один туристический светильник из тех, что размером с ладонь, и устанавливает его на столе.
Какое-то время лагерь гудит от приглушенного шепота, в чашах у некоторых палаток вспыхивают костры. Мы лакомимся дражешками М&М из запасов Леннона, от пережитого волнения устраивая полуночный кутеж, и не успеваю я взять вторую горсточку, как у него округляются глаза.
– Блин! Ну ни хрена себе!
– Что такое? – восклицаю я и, как безумная, оглядываюсь по сторонам в поисках дикой кошки.
– Да нет, – говорит он, поворачивая меня обратно, – я имел в виду твою крапивницу.
Я опускаю глаза и смотрю туда, где он легонько оттянул воротник моей футболки. Мои шея и грудь покрыты розовыми волдырями. Задрав футболку, вижу их также на животе и руках.
Первым делом в голову приходит мысль, что у меня аллергия на Леннона. Да и потом, Вселенная, конечно, не может не наказать меня за то, что я каталась с ним на хрестоматийном сене. Ну что же, в конце концов, я ведь местная потаскушка. Меня прокляли. Но анализ Леннона отступает чуть дальше от паранойи.
– Это все высокая трава на холме. К какому виду она бы ни относилась, твоя крапивница явно не пришла от нее в восторг.
Он оглядывает меня и спрашивает, не трудно ли мне дышать. Нет, не трудно. Ухудшения зрения тоже не наблюдается, да и горло не отекает. Одним словом, симптомов вызывать «неотложку» нет.
– У тебя есть лекарство? – спрашивает он.
– Да, но я не думаю, что дело так уж плохо. Такое случалось и раньше, помнишь?
– В тот день мы отправились к заброшенному складу искать клад, – шепчет он.
Тогда нам было по четырнадцать, кто-то подарил его отцу металлоискатель, который тот отдал Леннону. Мы даже не сомневались, что разбогатеем, обнаружив пиратский клад с золотом. Но все наши трофеи в итоге ограничились лишь винтажной железной биркой с именем, судя по виду, когда-то принадлежавшей официантке, старой монетой достоинством в двадцать пять центов с высверленной посередине дыркой и ветеринарным шприцем с загнутой иглой. Вещами совершенно бесполезными. Леннон оставил себе бирку с высеченным на ней именем «Дороти», а я – монету. А поскольку там все поросло одуванчиками, на меня буквально в мгновение ока набросилась крапивница.
– Как насчет бенадрила? – спрашивает он.
– Чего-чего, а этого у меня полно, – отвечаю я, кивая головой.
– Тогда почему бы тебе не принять максимальную дозу? – предлагает Леннон. – Имеется в виду прямо сейчас.