Черт, ее рука слетает с моего рукава, и место прикосновения мгновенно становится холодным.
— Да, это не должно быть проблемой. Я спрошу тренера сегодня за ужином. Если нет, я просто ку…
Я захлопываю рот.
— Купишь их? — заканчивает она за меня.
Мои губы сжимаются в тонкую прямую линию.
Она в замешательстве наклоняет ко мне голову.
— Ты ведь сделаешь это, если тренер не сможет достать ему билеты? Ты купишь их?
Я поднимаю руку и развязываю галстук.
— Как я уже сказал, ничего страшного. — Мои ноздри нетерпеливо раздуваются, разговор окончен. — Они стоят десять баксов.
Ее глаза — эти чертовы невинные глаза — делают эту странную поднятую к верху штуку, ее ресницы, черные как смоль на фоне белоснежной кожи, трепещут и задевают веки.
Они выглядят огромными.
Они выглядят эйфорически. Как будто мои великодушные поступки — это ее наркотик, как будто добрые слова способны поднять ей настроение.
Губы Вайолет дергаются, в уголке ее рта появляется крошечная ямочка, когда они произносят слова:
— Ладно. Окей.
— Не делай из этого больше, чем есть, — невозмутимо говорю я.
— Я ничего не делаю, — лжет она.
— Да, делаешь. Не романтизируй меня как человека, которому не все равно. Потому что это не так.
— Я знаю, что не так.
Я искоса смотрю на нее, пока мы пробираемся сквозь толпу между банкетными столами, моя рука нащупывает ее поясницу, когда я веду ее вперед.
Мой взгляд опускается к ее упругой попке.
— Да, черт возьми, — возражаю я, задерживая пальцы на бархатистой ткани ее платья. — Нет ничего благородного в том, что я покупаю билеты какому-то странному ребенку, чтобы посмотреть несколько матчей по борьбе.
— Поняла. Не нужно меня убеждать. — Вайолет встряхивает волосами, и они водопадом падают ей на спину.
— Я не собираюсь с тобой спорить, — настаиваю я.
— Я не спорю. — Ее тихий смех плывет ко мне, веселый, как будто она не боится вывести меня из себя, продолжая не соглашаться.
Почему я не могу оставить эту тему?
— Ты ведешь себя неразумно.
Мы подходим к столу, и прежде чем она успевает сделать это сама, я нахожу для нее стул и выдвигаю его. Она нежно смотрит на меня из-под ресниц.
— Спасибо тебе.
— Не за что, — ворчу я.
Вайолет
Я, наконец, начинаю понимать, что им движет.
Зик Дэниелс — загадка, сложный, с острыми краями и сострадательным внутренним миром, который он так хорошо скрывает, что никто не поверил бы в его существование, если бы не видел его сам.
Ну, теперь я вижу. Я наблюдаю за ним за столом, слушаю, как он неохотно просит своего тренера по борьбе об одолжении – не потому, что хочет, а потому, что обещал Брэндону попробовать.