Урожай созрел, и нам остается только кликнуть жнецов.
— Приветствую это от всей души, — сказал Маршал. — Чем больше шума, тем веселее охота.
У сэра Фредерика был угрюмый и озабоченный вид.
— Пойдемте со мною, мой дорогой друг, — сказал Эллисло помрачневшему баронету, — мне нужно сказать вам по секрету кое-что, чем вы останетесь довольны.
Они вошли в дом, оставив Рэтклифа и Маршала во дворе.
— Итак, — сказал Рэтклиф, — люди ваших политических убеждений настолько уверены в падении теперешнего, правительства, что даже не считают нужным скрывать свое участие в заговоре.
— Может быть, мистер Рэтклиф, — отвечал Маршал, — действия и настроения ваших друзей и нуждаются в том, чтобы их скрывали, а мне больше по душе то, что мы можем действовать открыто.
— А ведь вы, — продолжал Рэтклиф, — несмотря на ваши врожденные недостатки: легкомыслие и горячность (простите, мистер Маршал, но я прямой человек), обладаете природным здравым умом и благоприобретенными знаниями; так неужели вы настолько одурели, что позволили втянуть себя в это отчаянное предприятие? Как чувствует себя ваша голова, когда вы принимаете участие в этих опасных совещаниях?
— Не так крепко на плечах, — ответил Маршал, — как в тех случаях, когда я веду беседу о псовой или соколиной охоте. Я не обладаю хладнокровием моего кузена Эллисло, который говорит о государственной измене, будто читает детские стишки, и когда теряет, а потом находит свою очаровательную дочку, то выказывает при этом меньше чувства, чем я, потеряв щенка своей борзой. Мой характер далеко не столь закален, а моя ненависть к правительству не столь велика, чтобы ослепить меня и заставить забыть об опасности нашего предприятия.
— Тогда почему же вы идете на этот риск?
— Почему? Я всем сердцем предан бедному изгнаннику королю, да и мой отец когда-то принимал участие в деле при Киллнкрэнки. Кроме того, у меня свои счеты с придворными из объединенного правительства, с теми, кто продал прежнюю независимую Шотландию.
— И ради этих призрачных целей, — возразил его наставник, — вы готовы ввергнуть родину в пучину войны и подвергнуть себя опасности?
— Я готов? Что вы! Просто чему быть — того не миновать. А опасность — что ж, лучше встретиться с нею завтра, чем через месяц. А то, что она пожалует, в этом я не сомневаюсь. И, как говорят в народе, чем скорее, тем лучше. На то и дана молодость.
Что касается риска быть повешенным, то, выражаясь словами сэра Джона Фальстафа, я на виселице буду выглядеть не хуже, чем любой другой. Помните конец старой баллады?