Сложив письмо, Родон поднялся с кресла и начал мерить шагами комнату. Белую лихорадку, созданную чернокнижником, могли усмирить только колдуны, а это означало, что либо Эристель лжет, либо относится к лекарям, которые незаконно практикуют магию. Последних в мире было, как крыс, поэтому особо с самоучками не боролись, главное, чтобы те не переходили черту. Родон мог лично насчитать как минимум дюжину врачей, которые тайно используют мелкие заклинания, чтобы понизить жар, ускорить заживление раны или на какое-то время устранить боль.
Куда больше господина Двельтонь беспокоило преображение слуг Эристеля. Молодой лекарь несколько раз вызывался на допрос в связи с изменением внешнего вида Точи. Однако все свелось к тому, что волосы юноши поседели от страха, пока его избивали, а цвет радужек глаз изменился потому, что он ослеп в результате полученных травм. Тем не менее горожане продолжали настаивать, что для слепого Точи ориентируется уж больно хорошо. В тот раз Родон сам пожелал закрыть дело, чтобы оставить несчастного юношу в покое.
Что касается парализованного старика, который после лечения у Эристеля вдруг начал ходить, дело оказалось еще более простым: в молодости парень неудачно упал с лошади и действительно какое-то время не ходил. Однако, восстановившись физически, он никак не мог поверить, что исцелился, поэтому продолжал пользоваться каталкой до самой старости. К тому же парализованному милостыню подавали куда охотнее, и исцеляться ему стало уже материально невыгодно.
В остальном Эристель не совершил ничего такого, что могло показаться странным или предосудительным. Горожане воспринимали его, как ученого зануду, который чах над книгами вместо того, чтобы развлекаться. Он был вежлив, трудолюбив и действительно знал свое дело, отчего все больше людей оставляло своих докторов и переходило лечиться к нему. На появление конкурента другие лекари отреагировали так, как было принято в этом городе: его начали подозревать в использовании темной магии, и количество писем с жалобами на «чернокнижников» в первый год заметно возросло. Больше всего Родона поразило письмо от Клифаира, почтенного пожилого лекаря, который ни разу не был замечен в клевете и интригах, направленных против других врачей. Старик настоятельно просил «присмотреться» к чужаку, так как излечение от гнилой проказы на последней стадии не может быть осуществлено даже очень древней магией.
Также вспомнился случай с Нироком Дофалем, которого отравили на праздновании собственного дня рождения. Кожа Нирока безобразно посинела, вены на шее вздулись, напоминая натянутые канаты, а на губах выступила зловонная желтоватая пена. То и дело по его телу пробегали судороги, и все присутствующие понимали, что Дофалю оставались считанные минуты. Не «понимал» только Эристель. Обычно, видя, что умирающего не спасти, врачи отказывались лечить его, чтобы не портить себе репутацию еще одним трупом. Северянин же брался за всех, и по большей части ему таки удавалось вытащить несчастных из могилы. Наверное, лишь по этой причине люди не донимали его настолько, чтобы он прекратил заниматься медициной. Родону и самому не хотелось всерьез рассматривать обвинения против Эристеля, во всяком случае до тех пор, пока лекарь приносил пользу.