— А чему вы удивляетесь, сотник? — спокойно сказал Кузмин, статный сорока восьмилетний казак, чёрный, как турок, с цыганской бородой.
— Да большинство с верховых станиц за красных. Моих земляков с Урюпинской, на пример. Но с низовых?
— На войне всё бывает, сотник. И вы сами тому пример.
— И кем вы у красных, товарищ войсковой старшина?
— Ротный — не задумываясь соврал комполка.
— Значить мы с вами, Мирон Ильич, в одном звании.
— В одном. Поднимусь, если не расстреляете. Я и в царской армии, в Японскую, прошёл путь от хорунжего до подъесаула.
— Знаю, и были лишены звания за революционную деятельность. Даже странно, что вы только ротный у красных.
Кузмин усмехнулся в бороду:
— Нет, не странно, не дюже доверяют просто. Странно то, что в Германскую опять поднялся до войскового старшины.
— Во как человека мотает — сказал один из казаков.
— Так, что, браты, — спросил Андрей — к стенке его?
— Да как-то жалко, господин сотник. Всё же свой, казак.
— И что, что казак? Отпустим, против нас воевать будет.
— А может — не будет.
— Я так думаю: предав раз, предаст и второй.
— Кого это я предал? — вскипел Кузмин. — Да я с измальства всё добивался сам! Это ты, сотник, из донских дворян! У тебя яблоневые сады по Хопру, батраки на тебя работают! А я из рядовых казаков!
— А моим предкам, что, за красивые глаза дворянство пожаловали?
Кузмин не успел ответить, как огромный казак с сивой бородой с четырьмя «георгиями» на шинели, сказал:
— Хватить спорить, господа офицеры. Казака к стенке ставить не будем. По-хорошему, надо бы ума ему плетью вложить, да боевого офицера трогать не пристало. Отпустим, может быть дойдёт, что против собственного народа воюет.
— А если — нет? У красных тот же народ воюет и, даже, казаки имеются.
— В бою пристрелим. Всё одно его не мы, так Бог покарает.
— Ладно, будь, по-вашему. Не хочешь к нам перейти, Кузьмин?
— Нет.
— Что так?
— Это жизнь свою перечеркнуть, да и не победите вы.
— Это мы ещё посмотрим! Не хочешь — как хочешь. — и казакам — А с матросиком что делать будем?
— Так иногородний — к стенке и вся недолга. Землю нашу хотели отобрать! А она кровушкой казачьей полита! Из-за этого зараз и восстали.
— Ты откуда родом, морячок?
— Из Александровск — Грушевского.
— Хохол?
— Нет.
— Стал быть, иногородний. Шахтёр?
— Столяр при шахте.
Комиссар Подколодный поёжился, неуютно ему стало как-то, даже Кузмин здесь был свой. А он? Иногородний, пролетарий, матрос — более чужеродного элемента в казачьем курене представить было не возможно. Зайцев тоже это понял, посмотрел на него, усмехнулся:
— Даже не плотник! Курень срубить сможешь? Нет? Этому иногороднему, станичники, ваша земля без надобности. Что он с ней делать будет? Эта заваруха кончиться, опять столяром на шахту пойдёт, рубанком махать. И его отпустим. Надо было бы вам там его на берегу Дона и кончать. А теперь уж не нать. Что нам с этого паренька? Не вару, не навару. У него вся жизнь впереди. Пущай идёт, а к нам не попадается.