Я сидела, замерев, стараясь не обращать внимание на толпу мурашек, разбегающихся по коже в разные стороны от прикосновения его ласковых пальцев. Я старалась, но никак не могла отвести взгляд от черноволосой макушки — от длинноватых густых волос, лежащих беспорядочными прядями так, словно ветер взъерошил или он сам, запустив пальцы в них, провел несколько раз.
И вообще, я видела как бы со стороны себя саму — бледную, как всегда растрепанную, грязную, с окровавленной рукой, сидящую на стуле в центре комнаты, кстати, принадлежащей нашему шефу. И его — крупного, мощного, сильного, плечистого — стоящего на коленях передо мной. А может… а может, стоит довериться ему? Может, пора отпустить того, чье имя я сейчас гнала, гнала прочь, стремясь напитаться лаской чужого мужчины, ведь иначе, чем лаской, его прикосновения к раненой руке почему-то не воспринимались.
И я задохнулась, и сердце, кажется, пропустило удар, когда он неожиданно склонился к моим коленям и поцеловал здоровую руку! Я просто обязана была отблагодарить его — того, что за последнюю неделю сделал для меня Давид, уже много лет не делал никто. Но что такая, как я, могла дать такому как он? Единственная моя ценность — мой Мустанг, и то отобрана кланом.
Только благодарность и ничего больше вкладывалась мною в прикосновения. Сначала. Так было задумано. Но он был такой… потрясающий, такой красивый, а кожа его была такой горячей, немного колючей в некоторых местах, а губы его, чуть приоткрытые, влажные… палец так и стремился к ним, в их направлении.
Я забыла о какой-то там благодарности, обо всем… забыла. Даже о ТОМ, что клялась себе помнить всю свою жизнь. Забыла. Когда он поцеловал…
И сама отвечала, больше всего желая попробовать его на вкус, а потом, когда сделала это, когда язык бесстыже скользнул в рот Давида, уже просто не могла оторваться — таким он был замечательным, словно… давно забытая на вкус мятная конфета.
Что там обычно делают, когда целуются? Глаза закрывают? Глупые, глупые люди! И я сама раньше была глупой-глупой! Но не сейчас… Я с восторгом рассматриваю с о-очень близкого расстояния его сдвинутые к переносице брови — словно хмурится, словно недоволен… Я с удовольствием вижу черные ресницы, подрагивающие на скулах… Я хочу одновременно и целовать и трогать! И пусть мне будет стыдно и горько потом! Потом, но сейчас пусть мне будет хорошо! И пальцы — в волосы, так, чтобы коснуться кожи его головы, так, чтобы… да-а-а, услышать его судорожный вдох, чтобы дать понять, что вот именно в эту, конкретную минуту я могу позволить ему очень многое… просто из-за того, что я почему-то нужна этому мужчине!