— Но он же стрелял в Милану?
— Да. Я точно видел. Причем, не сидя, а встал в полный рост — дурак!
— Думай, о чем говоришь! Он же в Сашку стрелял!
— Да у меня как-то в голове не укладывается все это… не понимаю, зачем он!
— Разберемся, — я затянул потуже, чтобы, если жив, не помер от потери крови… хотя потерял-то он ее уже немало! Всё, вали в машину, и давайте быстренько домой! Пошли, Гайка!
— Я тоже придумаю тебе кличку! — говорит обиженно, но как-то по-близкому, по-свойски.
— Учти, я расцениваю эти твои слова, как обещание. Но если кличка мне не понравится…
— То что? — спрашивает она, замерев возле своей двери, а я, вместо того, чтобы обойти и сесть за руль, останавливаюсь в нескольких сантиметрах и смотрю снова, как завороженный, в почти черные сейчас глаза. И мне без разницы, что ребята уже завелись и ждут, когда отъеду я. Мне плевать, что из машины очень хорошо видно, как моя рука самовольно поднимается. Я приказываю ей опуститься вдоль тела, но… нет! движение продолжается… пока я не касаюсь ее! Просто кладу на ее щеку, чуть поглаживаю большим пальцем нежную кожу, как делал уже не раз. Но что-то неясное и незнакомое заставляет болезненно сжаться сердце! И когда она вдруг, чуть повернув лицо, прижимается губами к открытой ладони… меня, как будто, в спину толкает неведомая сила — прижаться к ней всем телом, дать понять, как сильно я от одного этого прикосновения… буквально в мгновенье ока становлюсь каменным!
Жаль, что она, похоже, от моих прикосновений разум не теряет… Гайка распахивает свою дверцу и ныряет в салон за секунду до того, как я вжимаю ее тело в машину.
52. Регина.
Что же я делаю? Разве ТАК можно? Веду себя, как последняя распутница — сама ему намекаю, сама говорю глупости, и делаю их тоже… С ужасом вспоминаю, как целовала его руку — точно собачонка, почуявшая своего хозяина! Так не должно быть! Я ТАК себя вести не должна! А что должна? Помнить о Ванечке. При мысленном упоминании его имени на секунду сердце пронзает привычная острая боль, но тут же, предательница, становится слабее-слабее, пока не исчезает, оставив горечь и понимание, что его вернуть невозможно, но я-то! Я-то — живая! И мне жить хочется…
Но разве удивительно совершать подобные поступки, когда в салоне сам воздух дышит любовью? Да с этой парочкой рядом находиться страшно — так и кажется, что вот-вот волной их чувств накроет! Я невольно прислушиваюсь к ласковому, страстному шепоту на заднем сиденье. Мне стыдно, но руками же уши не закроешь. А они… то целуются, словно забыв о нас с Давидом, то строят планы, то признаются друг другу в любви! И эти звуки — они, как наркотик, заводят и меня тоже… Я стараюсь не смотреть на молчащего Давида, но взгляд сам по себе ползет, ползет в его сторону. Мне жарко, мне стыдно, мне завидно…