… — Да, Рыжая, конечно. Поставь сюда. Может, подождать, когда она придет в себя? — обеспокоенный голос Давида раздается где-то рядом, и я хочу посмотреть на эту Рыжую, но глаз открыть не могу — веки кажутся такими тяжелыми, будто каждое весит килограммов по пять!
— Послушай, Красавчик, ты хоть кормишь ее иногда? Девушка истощена до безобразия!
"Это я-то до безобразия? Вот, Рыжая эта! Я — нормальная! " — кричу я ей, но губы не желают подчиняться.
— Голодный обморок что ли? — мне, наверное, кажется, но в голосе Давида отчетливо сквозит чувство вины.
— Да сто процентов! Давай, держи руку, посмотрю, что у вас там за крысы!
— Поаккуратнее!
— Оё-ё-ёй, Давид! Ты меня учить будешь? Спокойно! Ничего плохого твоей красавице я не сделаю.
Сквозь пелену и какую-то вялость, превратившую мое тело в непослушое и чужое, я все-такие чувствую боль. Именно она дает мне силы открыть, наконец, глаза. Красивая женщина с завязанными на макушке в хвост, действительно, рыжими волосами и, сидящий спиной ко мне Давид, склонились над моей рукой. Она быстро и уверенно разматывает бинты, а он поливает чем-то, размачивая их, видимо.
— Нормально повязку наложил — в меру туго. Только давно уже, нужно было поменять, смотри как сильно присохло!
— Может, ты ей какой-нибудь укольчик сделаешь, чтобы от крысы ничем не заразилась?
— Да сделаю-сделаю, не переживай. Ой! — она поднимает глаза и встречается со мной взглядом. — Регина, как себя чувствуешь? Голова кружится?
— Нормально. Не понимаю пока.
— Меня Зоя зовут, — она быстро поливает чем-то рану, а потом также быстро перебинтовывает мне руку снова. — Я сейчас уколю тебе кое-что. Ты не волнуйся, я врач, я плохого не сделаю.
Мне кажется, Зоя говорит всё это исключительно в целях успокоения Давида, который почему-то смотрит на меня испуганно. Набрав в старинный металлический шприц лекарство из маленькой стеклянной ампулы, она приказывает Давиду отвернуться, помогает мне чуть наклониться на бок и стянуть штаны…
— Ну ладно, ребята, пойду я. Там Степку нужно шить. И еще, — она почему-то запинается, словно наткнулась на стену. — Женину девушку посмотреть нужно. А там неизвестно еще, как долго Слава с сыном протянет — а-то ведь и в операционную ребенка принесет, с него станется!
Быстро побросав в металлический ящик, наподобие того, какие раньше были у фельдшеров скорой помощи, свои инструменты, она, улыбнувшись мне на прощание, уходит. А я медленно поднимаю глаза на Давида, сидящего на кровати рядом со мной. Я совершенно не волнуюсь о своей руке — это далеко не первое мое ранение, и, зная реалии нашей жизни, уверена, что не последнее тоже. Мне страшно от неопределенности — новое место, где живут, судя по тому, что я недавно видела, тысячи людей. И я здесь — совершенно одна, без привычных, знакомых мне людей, в новых условиях с неясными пока для меня правилами. И этот мужчина — единственный, кому есть до меня дело…