Я не поднимала глаз вверх, но чувствовала, что Давид смотрит на меня. Только теперь уже не хотела останавливаться. Наоборот. Мне хотелось попробовать, каков он на вкус, узнать, действительно ли так бархатиста кожа его головки, как мне это кажется. И сама возбуждалась от этих мыслей, сочилась влагой, чувствовала томление внизу живота.
Осторожно потрогав языком сверху, лизнуть там, на самой вершине, где подрагивает маленькая капелька влаги. И понять, что это удивительно приятно, что и запах и вкус вполне соответствуют этому мужчине — идеальному во всем, абсолютно совершенному внешне. И получить в награду вид его нпрягшегося еще сильнее пресса, дрогнувшего в моей руке члена. А дальше просто потерять голову от своих действий, от его легких толчков внутрь моего рта, а самое главное, от реакции Давида — от тихих хриплых стонов, от вида комкающих простыню, побелевших пальцев… И ускоряясь, вбирая его плоть глубже, чувствовать, как содрогается он всем телом, как пульсирует готовый вот-вот излиться, с трудом помещающийся в моем рту, член. И отказываться останавливаться, услышав прерывистое:
— Регина, хватит… иди ко мне…
И подчинится только не оставляющим выбора рукам, обхватившим за плечи и тянущим вверх. А потом устроиться сверху, послушно раздвинуть ноги, повинуясь сладкому шепоту и умоляющему взгляду. И сесть на него сверху, медленно, направляя своей рукой, и самой задохнуться от удовольствия и замереть, упиваясь чувством наполненности и пониманием, что мы с ним… что я и он — единое-целое. И впервые в своей жизни плакать, приближаясь к собственному оргазму… от его слов, сказанных, глядя в мои глаза:
— Регина, я люблю тебя… очень тебя люблю… никому… никому не отдам… никуда не отпущу…
И верить каждому слову, забываясь в сладких судорогах, крепко прижимаясь к его груди…
… — Ты согласна?
Не знаю, о чем он, но готова согласиться на все, что угодно сейчас, когда его палец чертит замысловатые узоры на моей груди, не прикасаясь к вершинке и, может быть, этим ожиданием заставляющий сжиматься в тугую горошину сосок.
— На что?
— Ты не слышала, что я говорил? — спрашивает он, поднимая удивленно бровь.
— Не-е-ет.
— Я повторю. Так и быть, — я вижу, что эти слова даются Давиду с трудом, что, вполне возможно, он и не говорил этого раньше. Но, глубоко вдохнув, он все-таки произносит, подтверждая мои догадки. — Никогда и никому этого не говорил. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты была моей… женой. И ты ничего не говори сейчас. Я понимаю, ты, возможно, пока не чувствуешь ко мне того же… Хотя я бы очень этого хотел. Но может быть, когда-нибудь тоже сможешь… Почему ты снова плачешь? Я чем-то обидел тебя?