— Расскажи, — может быть, мне и не нужна была сейчас ее боль, которую я ощущал, которая плескалась в ее ауре черными нитями, я сам не был абсолютно счастливым человеком, мне достаточно было своей, но какое-то нелепое сочувствие, желание протянуть руку и погладить ее по голове, как того щенка, который сутки напролет после пропажи Миланы не вылезает из-под моей кровати, скулит и скребется там в одиночестве, оно переполняло сердце.
Я не ждал, что она начнет рассказывать. Мне казалось, что вот сейчас она закроется, выкрикнет что-то сердитое и гневное, и мне придется реализовать одну из двух своих озвученных ранее версий дальнейшего поведения. Но она опустилась на стул по другую сторону от стола, за которым я сидел, и начала очень тихо, еле слышно:
— Мы с ним мечтали о настоящей жизни. О детях. О доме. Чтобы было куда вечером спешить. Чтобы было кому встречать… В тот вечер он с другими нашими ребятами возвращался домой со свалки. Мы часто там вынуждены бывать — иногда в завалах еще можно отыскать кое-какой металл нужный, задержались допоздна, одна машина с бойцами чуть вперед вырвалась, а на Мустанге колесо пробилось. Пришлось останавливаться и менять… А ведь Мустанг смог бы защитить, смог бы продержаться там всю ночь… Но они вдвоем решили бой принять, может, думали, что колесо успеют… Его напарник погиб сразу же, в первые секунды нападения, а мой Ванечка расстрелял все патроны, а потом раненый отбивался ножом…
Ее голос дрожал, но она не плакала.
— Они, уроды эти мусорные, даже не смогли машину завести… Там хитрость есть одна, ее только наши знают. Так и бросили, вытащив все, что в салоне было нужного, даже зачем-то сиденья. И их… и его, тоже… Те, кто там живет, ты знаешь, они всё едят, без разбора. Только кровь осталась… ничего больше, нож и расстрелянные гильзы. Я думала, что умру от боли. Но вот живу… зачем-то. Бессмысленно и никому не нужно живу.
Я долго молчал. Что тут скажешь? Я сам терял близких. Я сам был одинок. Ее история неудивительна. Многие могли бы рассказать и постаршнее. Но именно сейчас, я понимал ее, как никогда и никого ранее — я мог представить, что значит потерять того, кто важен, того, кто дорог…
— Регина, эта поездка — не прихоть, не мое желание путешествовать и развлекаться. Люди Земцова увезли одного человека… девушку, очень важную для меня, — она была откровенна со мной, и я не имел права сейчас врать и говорить полуправду. — Она мне не жена, я знаю ее всего несколько дней, но я не представляю своей дальнейшей жизни без нее. Понимаешь? И сейчас мы разговариваем с тобой, а ее там возможно… И да, я отлично понимаю, что жизнь одного-единственного человека никогда не будет стоить жизни других, многих, и все равно, не только ради себя, но и потому, что она — особенная, нужная, важная, ради нее самой… прошу тебя, помоги!