— Нет-нет-нет, он всегда такой был. Да, Толик? Толик, у тебя же нет настоящего туберкулеза?
Слово "настоящего" мама выделила невидимым, но очень красным маркером. Толик сказал:
— Неа, нету.
Он повернулся ко мне, снова так красиво, так нежно мне улыбнулся, будто я была хорошеньким животным, щенком или котенком.
— Это у меня с молодости легкие больные. Из-за шахт. Хотя я там мало совсем проработал.
Он закурил новую сигарету, я продолжала смотреть на него.
— Че?
— Из-за шахт, — сказала я.
Толик кивнул, страдальчески прикрыв глаза, и глубоко-глубоко затянулся, выпустил дым через нос.
Он спросил:
— Хочешь историю? Вообще, вот вы, хотите историю?
— О нет, — сказала я. Толик пожал плечами.
— Значит, никакой истории.
И мне сразу стало любопытно, что он хотел рассказать.
— Ладно, Толик, — сказала мама. — Давай историю.
Мама говорила с ним очень милостиво, как королева с рыцарем, мечтающим только о пряди ее волос. Все это с образом моей милой, смешной мамы совсем не вязалось.
— Лады, — сказал Толик. — Ритуля, заткни ушки тогда, раз не хочешь слушать.
Но я уже хотела.
Толик сказал:
— Жила была одна дура. Нет, сначала был Бог. Бог насоздавал всякого, но оно было нормальное. Ну и закатился отдохнуть малька. Вот, и оставил за старшую как раз дуру. Хотя звали ее София, мудрость то есть, а? Типа как философия, да? Ну и вот, дура решила, что она не хуже Бога и захерачила такое существо, типа как мини-Бог. Все такие посмотрели на него и такие: бл… бли-и-ин. Ну, вернулся Бог, всем вкатил по самые помидоры, соответственно, существо это, вновь захераченное, выгнал в пустоту. Оно там с ума сошло, помимо того, что страшное, и создало наш мир. Конец!
Толик почесал плохо выбритую щеку и добавил:
— Начало!
Папа сказал:
— Чего?
Толик пожал плечами.
— Вот такая история. Тоже думаю, что есть в ней какие-то несостыковочки.
— Так ты, Толик, сектант?
— Нет, Алечка, — сказал Толик. — Я истинно верующий во все на свете.
Он вздохнул, с очевидным трудом, повозил корочкой пирога по плевку мокроты, потом отодвинул тарелку.
— Все, наелся. Думал, буду сладкое жрать, как не в себя, а так я отвык. Тоска зеленая!
Мама с папой молчали, папа тоже отодвинул тарелку, мама неестественно долго пила чай.
Я сказала:
— Так что с вами случилось, Анатолий?
— Анатолия — это провинция. А я житель как-то был столичный. Короче, вмазали мне, я и просветился, просветлился. Свет, короче, да? Мне теперь хорошо жить с этим. Я живу, как у Христа за пазухой, в натуре. На дураке с зоны не выехал, но зато у меня с тех пор в груди всегда тепло. Там, где сердце.