Он снова взял меня за руку и повел дальше. Я подумала: может, меня сейчас трахнут. Это интересно.
— Ты на своей волне, — продолжал Толик. — Это хорошо, мозги работают, но ты же тут так ненадолго. Тебе уже восемнадцать лет. В лучшем случае осталось только семьдесят. Это меньше века.
— Но чуть больше, чем просуществовал Советский Союз, — сказала я.
— А вот смеяться не надо.
Неожиданно он понизил голос, кивнул в сторону спящего охранника. Я тоже кивнула, и мы пошли молча.
Не знаю, почему я шла так покорно. Думаю, я пребывала в смятении, как ребенок, которого ведет за руку незнакомец.
Мы осторожно вышли за ворота, дядя, кажется, Леша не проснулся, и я мысленно поставила ему минус в резюме охранника. Бдительность — лучшее оружие, чем, собственно, оружие.
Мои босые ноги коснулись холодной, пыльной земли.
Толик наклонился ко мне прошептал:
— Вдохни.
И я вдохнула. Он задумчиво кивнул и потащил меня дальше. Между пальцами теперь все время застревали камушки. За воротами был дикий мир, почти неизведанный и странный. Тропинка стала мягкой от прошедшего дождя, мои ноги быстро почернели от грязи, я заметила, что Толик тоже босой, и почувствовала себя частью какого-то дикого ритуала.
Грязь под ногами чавкала, воздух казался странно пьянящим. Толик сказал:
— Ну вот, короче, скоро помирать вообще-то. Ты об этом-то не забывай.
— Вообще-то семьдесят лет это много.
Толик вздернул блеклую бровь.
— Ну-ну. Так всю жизнь и будешь под одеялом лежать? Мне на тебя уже стуканули. Я о чем говорю? Ты здесь так ненадолго, чудо, что ты вообще здесь. Пошли на озеро поглядим, у вас тут озеро рядом, отведи меня.
Дом наш стоял на возвышенности, тропинка вела вниз, к лугу и лесу. Здесь мы с папой часто начинали свой забег, когда ему совсем уж не терпелось со спортом.
Толик вдруг остановился, там, где тропинка соскальзывала с холма. Он снова закашлялся, с большим трудом вдохнул.
— Гляди, — сказал он между двумя приступами сухого, как говорят врачи, непродуктивного кашля. — Во че есть.
Он указал на встающее солнце, красно-розовое, как лучшее в мире яблоко. Оно заливало луг с увядающими полевыми цветами огнем и лаской. И я впервые в жизни подумала: так было здесь до того, как построили наш дом. И до моего рождения. Может быть, солнце вставало над лугом именно так уже много сотен лет. Эта мысль вызвала у меня странные чувства. Зависть, наверное. К этому солнцу, к этому лугу, к тому, что вечно.
— Не нравится? — спросил Толик.
— Нравится, — сказала я. — Красиво.
И мы пошли вниз. Я скользила по грязи, иногда Толик меня поддерживал, иногда позволял мне ехать вниз.