— Нет.
— Все в интернете есть? И библиотеки и дискотеки?
Я улыбнулась. На рассвете он тоже казался печальным и очень больным.
— Ты хорошая девочка, — сказал он. — Но многовато дома сидишь. Надо тебе двигаться. Движение — это жизнь.
— Толик, я вас люблю.
Он глянул на меня.
— Нормас! Я тебя тоже! Я всех люблю, я так решил.
Он потрепал меня по волосам.
— Дите малое.
— Нет, я серьезно.
— И я серьезно. Я тебя тоже люблю, умат вообще, как. Ну че, решили?
— Решили, — сказала я и подалась к нему. Мне показалось, он поцелует меня, но Толик дернул меня за руки и сказал:
— Пошли гулять, любимая. Под юным солнцем, все дела.
— Вы что, смеетесь?
Он склонил голову набок, прищурил один глаз.
— Да ну, — сказал он.
— Тогда подождите, я оденусь.
Но Толик сказал:
— Да не, не надо. Я тебе говорю, трясутся они за тебя слишком. Вот, и носок сними тоже. Это важно.
Не знаю, почему я тогда стянула носок, и чего я ожидала. Он потянул меня дальше, вниз по лестнице, и я впервые за свою жизнь босыми ногами ступила на камень подъездной дорожки.
— Но я замерзну! Я простужусь и заболею!
— Простудишься — вылечишься. Страшного ничего в этом нет! Пойдем со мной, давай. Это прикольно. Ноги человеку даны, чтобы ощущать ими землю. Ты врубишься.
— Во что?
— Ну, тут вкурить просто надо, войти в ритм.
— В какой ритм?
— Ваще в ритм. В базовый.
Ногам было холодно, крошечные камушки впивались в пятки, я чувствовала пыль между пальцев. Толик шел быстро, крест на его груди болтался туда-сюда, высоко подскакивал и ударялся о печальный лик вытатуированной Богородицы.
— Ты ваще по сторонам часто смотришь?
— Ну, я подмечаю, что мне нравится.
Он хрипло захохотал, смех перешел в кашель, Толик сплюнул мокроту.
— Тогда гляди.
Внезапно он остановился, я в него врезалась. Он был такой твердый, весь в неудобных углах костей.
— Да на что?
— На все.
Но я не понимала, что Толик имеет в виду. Вот — дорожка, белая с синим, ровные, сложенные один к одному камушки, вот — высокий рыже-красный кирпичный забор. Позади мой дом, знакомый, привычный, снаружи он казался мне куда больше, чем изнутри. Впереди — черный гребень леса с высокими иглами сосен, долгое поле. Надо всем этим — просто небо, теперь все более розовое.
— Хорошо, — сказала я. — Вот это — дорожка. Это — забор. Там — лес. Вот — небо.
— Ты ж не дефективная, — сказал Толик. — Я в курсах, что ты знаешь. Как думаешь, красиво?
— Нормально, — сказала я. — Обычно.
— Во! А это красиво.
— Вы просто здесь первый день, — сказала я. — Вы тоже привыкнете.
Толик замотал головой, словно отгонял невидимую мошкару.
— Не-не-не. Привыкать — нельзя. Привычка — смерть прекрасного.