Я даже не могу сказать, что доверяла ему, Толик не выглядел ни безопасным, ни добрым.
Более того, если сначала мне казалось, что все мои старания — зря, что моего кокетства он совсем не замечает, то теперь я видела, как Толик на меня смотрит.
Я совсем не так представляла себе взгляд мужчины, который хочет секса. Мне казалось, взгляд этот должен быть томнее и темнее. У Толика глаза были скорее задумчивые и голодные, так смотрят на меню в ресторане после долгого, очень долгого и насыщенного дня. И перед еще более насыщенной ночью.
Иногда он улыбался, и почему-то я понимала, что он думает о сексе.
Отчасти мне такое внимание было приятно. Оно заставляло меня ощущать, что я — реальна, что у меня есть тело, и оно как-то связано с биологическим видом "человек".
С другой стороны, часть меня оставалась холодной, как рыба, непричастной к этой прогулке вовсе.
Я спросила Толика:
— А мой папа убивал людей?
В тот момент мы как раз вошли под сень леса, это было донельзя символично. Толик поглядел на меня странно и сказал:
— Ну пробьешь это, а делать что будешь с тем, что узнаешь?
— Жить, — сказала я. Толику мой ответ понравился, он ответил:
— Всякое бывало. И убивал тоже. Гордиться тут нечем.
Но неожиданно Толик сказал еще кое-что:
— И стыдиться тут нечего. Жил как жил. Что тебе в этом копаться? Бог рассудит.
В том, что он сказал, была циничная, но правда. Я думала, он начнет заливать мне, какими плохими, какими ужасными людьми они были, как он ненавидит себя и папу в то время. А Толик говорил легко и спокойно. Я глядела на солнце, оно улеглось, довольное, на гамаке из черных ветвей, хитро и ладно сплетенном. Я шла по ковру из палых листьев, мягкому и нежному. В лесу было еще холоднее, но земля так приятно и сладостно остужала мой бедный больной палец.
Толик сказал:
— Много думал над тем, что ты сказала. Про мертвые растеньица.
Много — это примерно пять минут.
Я потерла озябшие коленки, Толик проследил за мной взглядом. Мне кажется, он думал, есть ли на мне трусы.
— И? — спросила я. — Если, кстати, вы хотите меня изнасиловать или даже убить, знайте, что мне совершенно все равно.
— Да ну тебя, — сказал Толик. — Я теперь хороший.
— Формулировка подразумевает, что раньше вы так делали?
Он пожал плечами. Не да и не нет. Ничего конкретного. Вдруг Толик просиял:
— В общем, это такое чудо ваще жить.
— Чудо чудное, диво дивное.
— И не надо вот этого вот. Я имею в виду, ничего нет ведь, кроме этого. Кроме всего, что есть. Больше ведь нету ничего.
От абсурдности фразы у меня, как это бывает при решении сложных задач, зачесалось в голове.