— Но все мертвые — воскреснут.
Я посмотрела на него. В этот момент он был так красив, мне захотелось не то что поцеловать его, а даже только коснуться его губ.
— Вот зачем надо помогать людям, — сказал он. — Потому что это не исчезнет и не перестанет.
Мы двинулись дальше в молчании. Через пролесок вышли к дороге, разбитой и несчастной, к остановке — три уныло-синих бетонных плиты обнимают скамейку без средней перекладины.
На одной из стен было написано черным "Лох умри!". Без запятой, но с восклицательным знаком.
Все было пусто и на остановке мы стояли одни.
— Кто умрет, тот и воскреснет, — повторил Толик, шмыгнул носом и закашлялся, сплюнул мокроту.
Дорога впивалась в пустотелую даль, как бы в небо. В пробоинах асфальта улеглись, как ласковые кошки, лужицы. С обеих сторон на дорогу наступал лес, но она текла, будто упрямая речка.
Я спросила:
— Как вы стали бандитом, Толик?
Он махнул рукой, закурил очередную сигарету (я даже перестала их считать). Интересно, подумала я, как он в автобусе будет без сигареты в зубах.
— По пьяни батю зарезал. Он тогда с зоны откинулся. Самозащита типа. Надо было слиться из Партизанска. Подался путешествовать, типа затеряюсь там. Потом грабил людей на улке с ножом, потом с ружьем грабил ломбарды.
Толик поймал мой взгляд.
— Но уже без мокрухи почти, не боись. Потом решился в Москву махнуть.
Толик говорил об этом так легко. А ведь он убил не незнакомца — отца. Зарезал по пьяни. Не то чтобы Толик говорил с безразличием, даже нет. Он рассказывал так же, как можно рассказать обо всем. Будто его это волновало, но не излишне, будто он совсем не выделял убийство отца среди других событий своей жизни.
Все это вовсе не вязалось с тем, что Толик говорил о совершенном милосердии. Вообще с милосердием. И с человечностью.
— Вам не жалко отца?
— Всех жалко, — сказал Толик.
Вдалеке загрохотал автобус. Я никогда в жизни не ездила на автобусе, меня охватило странное и решительное предчувствие.
Автобус был маленький, пухлый, похожий чем-то на раскрашенный в синий и белый батон черного хлеба.
Когда он остановился, двери с трудом распахнулись. Толик схватил меня за руку, помогая забраться в автобус. Я вдруг поняла, что он всегда держит и тянет только за запястье, не переплетает пальцы.
В автобусе пахло бензином и сильно трясло. Меня затошнило почти сразу.
Людей было совсем мало, только две тетьки с огромными баулами и молодой парень в наушниках какого-то по-городскому серьезного вида. Наверное, ехал к родственникам. Тетки грызли семечки, молодой человек покачивал головой в такт музыке. Вроде не очень страшно. Не страшнее, чем в аэропорту, или в Москве, или в Сорренто.