— Это, — сказал Вован. — Плохое настроение, субъективная физическая усталость, снижение интеллектуальных функций.
Господи, подумала я, это про меня — тупая, ленивая и грустная.
Вован сказал:
— Такое бывает, не нужно себя винить в своем состоянии. Тебе следует обратиться за помощью.
Вот и все, как будто прочел мои мысли.
Мы сидели очень приятно, разговаривали о психологии, Вован любил слушать лекции, вживую и в электронном виде, знал он очень много.
Пока огонь зажигалки не озарял его, я забывала, что разговариваю с человеком, у которого в все лицо в красных рубцах, который потерял зрение. Я болтала с хорошим и милым знакомым, умным, добрым и безнадежно ищущим работу мечты.
Мы с Толиком сидели рядом. Я думаю, в темноте люди свободнее, чем при свете. Наши с Толиком руки, его левая и моя правая, были совсем близко, я позволила своей руке неудобно висеть, не положила ее на коленку или на стол, только ради того, чтобы случайно прикоснуться к нему.
И иногда это случалось, Толик слегка касался тыльной поверхностью своих пальцев моей тыльной поверхности пальцев. Жаль, нет для этих частей наших тел отдельных и менее громоздких слов, потому что именно они подарили мне ни с чем не сравнимые переживания.
Казалось, пальцы мои онемели и чувствуют всего только легкую щекотку, поднимающуюся почти до запястья. Иногда я закрывала глаза и представляла, как возьму его за руку. Ведь здесь никто не увидит.
Ха-ха.
Когда мы вышли от Вована, я смотрела на отбитый замок у входа на крышу без страха.
Я знала, что это вовсе не ружье, во всяком случае, не ружье Вована.
Кстати, он единственный ничего не сказал о блестках на моем лице. Сначала я думала, что дождь смыл их, но в разбитом зеркале в лифте увидела, что мое, перечеркнутое трещиной, лицо еще сверкает. Вот это стойкость.
Потом я подумала: дура.
Очень понятно, почему Вован не спросил про блестки на твоем лице. Он слепой, и ты все это время думаешь о том, что он слепой.
Как можно быть такой тупой?
На улице я спросила у Толика:
— А как Вован ослеп?
Толик пожал плечами.
— Да без понятия, если честно.
— Он не хочет об этом говорить? — спросила я.
— Может, и хочет, хер знает, — сказал Толик. — Я никогда не спрашивал.
— Но почему?
— Потому что с ним и без этого всегда интересно, — сказал Толик.
От Вована он прихватил начатую бутылку водки, и теперь размахивал ей туда-сюда, свет фонаря то тонул, то выныривал из стекла.
— А куда мы идем? — спросила я. — Уже темно, надо бы домой.
— У нас с тобой последний адрес на сегодня, но там быстро. Покормить и вымыть деда одного.