Я начинала волноваться за родителей. Телефон-то свой я отдала Фиме. Я предчувствовала, что мне достанется, но, в то же время, я бы душу отдала, чтобы этот день никогда не кончался.
Я была пьяная, и круги света от фонарей были шире, солнечнее. Иногда я прислонялась к Толику и начинала смеяться, тогда он говорил:
— Надо же, какая молодец, всем четыре, тебе — пять.
Почему-то это смешило меня еще больше.
Мы дошли до очередного ничем не примечательного дома. Квартира, нужная нам, была на первом этаже. Толик, прежде чем позвонить, толкнул дверь, она неожиданно поддалась.
— Во сука тупая, — сказал Толик, входя внутрь.
Пахло ужасно, меня затошнило. Если в доме чистоплотной Фимы запах этот был едва заметным, то здесь бил в нос. Запах дерьма. Я зажала нос рукавом.
— Меня сейчас стошнит.
— Вон сортир, — сказал Толик и без промедления пошел на кухню.
Я так и осталась стоять в коридоре, глаза слезились, к горлу подкатил ком. Я думала выйти в коридор, но любопытство переселило.
— Во ты сука, — говорил кому-то Толик. — Зарежут тебя как-нить и трахнут, поняла, упоротая? А то оно тебе страшно, знаю я тебя.
Я все-таки сумела дойти до кухни, грязной, с разводами на полу и горой немытых тарелок в раковине.
Толик говорил с какой-то женщиной, иногда он поливал ее водкой или встряхивал:
— Меня слушай, — говорил он. Женщина покачивалась, блаженно улыбаясь. Она была тощей, с длинными, грязными, свалявшимися волосами. Под глазами у женщины залегли такие большие синяки, что она стала похожа на мультяшную ведьму. Даже цвет лица был зеленоватым.
Женщина щурилась на свет.
— Че, Натаха, хорошо тебе? — спрашивал Толик. Натаха улыбалась, иногда она щурилась на свет и протягивала руку к глазам, но потереть их не хватало сил.
Толик снова полил ее водкой и сказал:
— Только продукт на тебя переводить. Все, пошла нахер.
— Что с ней? — спросила я.
— Да гречи навернула, — ответил Толик.
Сначала я опешила, а потом поняла, что вряд ли Толик имел в виду, что Натаха съела тарелку гречневой каши.
— Дура, бл…мать ее, короче. Бросает типа, ну хер бы там. Три дня вон продержалась, если не меньше.
Толик усадил Натаху на стуле, тело ее было расслабленным, как у куклы.
— Пойду деда помою и жраку ему дам, — сказал Толик. — Может, Натаха блендер еще не загнала, я ж ей купил, а надо было не оставлять, вот, а с собой, что ли, носить, или прятать. Закапывать типа.
Он говорил деловито, без раздражения, и блендер нашел все-таки.
Странное дело, запах дерьма, казавшийся мне таким отвратительным, с каждой минутой вызывал мне меньше тошноты, я даже о нем подзабыла. Какая хорошая иллюстрация того, к чему может привыкнуть человек.