Ни кола ни двора (Беляева) - страница 97

Толик, по счастью, не проснулся. Я украдкой, так быстро, как только могла, сунула пузырек обратно в глубокий карман его спортивных штанов.

Автобус был так пуст, а мы сидели так далеко, Толик, кроме того, выглядел таким умиротворенным, что я вдруг решилась положить руку ему на живот.

Интересно, подумала я, а какой на ощупь член? Есть ли в нем что-то особое, отличающее его ото всяких других частей тела? Этому порно не научит.

Но я боялась прикоснуться к его члену, из стыда, из страха, что он проснется, и из какого-то потаенного ужаса перед этой штукой вообще. Вот только убрать руку и сидеть спокойно я тоже не могла, так и гладила Толика по горячему, приподнимавшемуся от дыхания, животу.

Мне хотелось, чтобы ему было приятно. Под пальцами у меня плыла ткань майки, только и всего, а мне хотелось ощутить кожу. Толик был бледный, но с розоватым подтоном, какой часто бывает у блондинов, кожа его легко краснела, особенно щеки и нос. Под глазами у него залегли желтоватые синяки. В этом освещении, однако, казалось, что подтон их даже золотой.

Я стала рассматривать его татуировки: кинжалы, черепа, святые с нимбами (я узнала только апостола Павла, по характерной прическе), печальная и в чем-то красивая, уже родная мне, Богородица на груди.

И опять я его погладила. Больше всего на свете я боялась, что мы приедем слишком быстро. Я умоляла водителя ехать медленнее и аккуратнее.

На этот раз все было по-другому. Мое любопытство было не холодным интересом, а жаркой, теплой волной. Меня интересовал и пьянил его запах, удивляла неожиданная его красота, восхищало его странное, безумное сердце.

Сколько женщин, думала я, так гладили тебя?

Сколько из них любили тебя, бедный мой Толик, так сильно, как я сейчас?

Дыхание его было прерывистым и частым, он не мог втянуть достаточно воздуха. Я хотела успокоить его и уберечь от этого страдания. Ото всех страданий. Но он был много старше меня, и я не знала, чем могу помочь.

Снова погладила, посмотрела на его спокойное, умиротворенное лицо, русское, тоскливое и мечтательное.

Потом я осторожно отодвинула край майки, обнажив живот, прижала руку к горячей, чуть влажной коже. Я старалась прикасаться к нему как можно мягче, чтобы Толик не проснулся. Подушечкой пальца я прижала родинку у пупка, скользнула к надписи левее и выше, ближе к ребрам. Ожидала увидеть что-то обычное, тюремное, может быть, цитату из Библии.

Но слово было безумное, незнакомое. Если я правильно прочитала, оно было "О Унем-Сенф".

Я задрала на нем майку, обнажив надпись полностью.

"О Унем-сенф, являющийся у жертвенного алтаря, я не резал коров и быков, принадлежащих богам!".