- Вот ты снова между двух женщин. Ты играешь в опасную игру…
- Опасную? - перебил он со своей самонадеянной веселостью. - Для кого же? Для меня? К счастью или к несчастью, я застрахован от этих пожаров. Для г-жи Бонниве? Если она меня не любит, чем она рискует? А если любит, ну, в таком случае она должна быть мне благодарна. Страдать - значит чувствовать, а для женщин подобного сорта это все. Подумать только: чувствовать!… Но я считаю ее столько же застрахованной, как и себя… Что же касается Камиллы?… Ну, в Камилле это разовьет талант…
- Если бы одна из поклонниц твоих романов могла тебя слышать? -сказал я, когда нам принесли полосканье. - Ведь то, что ты сейчас говорил, почти совершенно противоречит тому, что ты писал в этих двух книгах…
- Эх! - сказал он. - Если бы переживать свои книги, то не стоило бы их и писать. Ну, идем скорее вниз кофе пить… Мне бы хотелось, чтобы ты видел начало первого акта. У меня есть только одно качество, но зато я им владею как следует. Я умею сочинять. Пьеса или роман, мною написанные, всегда выдержаны, все в них сжато, нет ничего лишнего. К тому же первый и третий акт - лучшие в пьесе.
Г-жа Бонниве предпочитает второй, а Камилла четвертый. Как видишь, пьеса на все вкусы. - Человек, скорей две чашки кофе и сигар… Одну минуту, только взглянуть на сегодняшнюю биржу, и я к твоим услугам… Прекрасно, египетские соединения поднялись. Я выигрываю около двух тысяч франков, беспримерно, понимаешь, беспримерно! А ты, как ты помещаешь свой капитал?
- Никак, - сказал я довольно грустно, - Он остался, как и был, в старых акциях - я получил их от моего отца - приносящих 3 и 2 1/2 процента.
- Но это нелепость! - продолжал Жак, закуривая сигару. - Я тебе буду давать советы. У меня есть добрые друзья, один из Мозе, между прочим, доставляющие мне сведения. Теперь я понимаю в этом столько же, сколько они сами… Если бы я не был литератором, я желал бы быть финансистом… В этом, как на охоте, да и почти во всем у меня верный глаз. Однако, надо спешить… Королева Анна способна явиться снова смотреть пьесу сегодня вечером. Она уже видела ее четыре раза. Если она будет, то ты увидишь две комедии вместо одной. Я все-таки рад, что снова тебя нашел. Ну, и наболтали же мы пустяков сегодня! Приятели это все равно, что вино: им нужно дать подольше выстояться в бутылках; к тому же такой марки, как ты, больше не делают…
Эта странная похвала была все-таки похвалой в его устах, так как это писатель, в свое время и при желании являвшийся изобразителем всевозможных тонкостей, не имел бы никакого права на председательство в обществе трезвости. И в этот вечер, когда мы по окончании обеда ехали в карете по дороге к кокетливому театру, где блистала «Голубая Герцогиня», он был несколько более весел, чем могли предполагать прелестные дамы, катившие в своем купе в тот же театральный зал из различных уголков фешенебельного Парижа. Что касается меня, то я продолжал испытывать или, вернее, подчиняться тому необъяснимому обаянию, состоявшему из какой-то смеси антипатии и восторга, о котором уже упоминал. Я слушал теперь рассказы Жака о планах его новых сочинений и забывал об ужасных недостатках его сердца и характера, восторгаясь богатством его воображения, из которого на моих глазах так и вырывались идеи, как из кратера Везувия.