- Вы были неподражаемы, как всегда. Спросите Винцента, не говорил ли я ему этого?
- Правда это? - спросила она.
- Совершенная правда, - ответил я.
- И он был вполне со мной согласен, уверяю вас, - продолжал Жак.
- Значит я действительно хорошо провела свою сцену, - сказала она, и в глазах ее отразилось наивное удовольствие, но только на миг, потом брови ее нахмурились и, качая хорошенькой головкой, она прибавила: - Это меня удивляет…
- Почему? - спросил я, в свою очередь.
- Вот этого-то не надо было у нее спрашивать, - смеясь заметил Жак. - Я заранее знаю, что она тебе ответит.
- Нет, - с живостью перебила она, и дрожащие губки ее приняли ту горькую складку, в которую они так естественно складывались в спокойном состоянии. - Не слушайте его. Он будет вышучивать меня, а это нехорошо, очень нехорошо с его стороны, по поводу чисто нервного ощущения, которое бывает у всех, и у него тоже, и у вас, я уверена в том… Не правда ли, вам знакома та дрожь антипатии, которая охватывает вас при виде некоторых лиц, одно присутствие которых леденит вас до такой степени, что вы сразу лишаетесь ваших способностей памяти, мышления? Словом, вы как бы не можете, не задыхаясь, дышать с ними одним воздухом…
- Знакомо ли оно мне, это чувство антипатии?!. - вскричал я. - Да, я испытываю его по отношению к людям, с которыми случайно встречаюсь, которых никогда не видел и до которых мне нет никакого дела, а одно приближение их мне невыносимо, как будто бы это мои заклятые враги… Сначала я боролся против этого инстинктивного отвращения. Опыт показал мне, однако, что я всегда напрасно не поддавался ему, и теперь я пришел к убеждению, что такого рода антипатия, сильная или слабая, есть нечто вроде провидения, верное предвещание, что вам угрожает опасность и что она явится со стороны лица, существование которого нас так смущает…
- Вот видите, - сказала Камилла, обращаясь к Молану, - я вовсе не так смешна…
Я сразу угадал имя той особы, присутствие которой в театре смущало до такой степени нежную нимфу Берн Джонса, превращенной злой волшебницей, управлявшей ее судьбой, в бедную актрису, влюбленную в парижского писателя из всех наименее способного любить. Если бы я и не угадал этого имени, то Жак не оставил бы меня долго в неведении на этот счет. А он ведь не хуже других. Я даже замечал в нем хорошие порывы, например, великодушие. Мне известно, что он помогал деньгами собратьям, более или менее дурно отзывавшимся о нем. Как же согласовать это с жестокостью и крайней деликатностью, как, например, та, с которой он назвал соперницу своей любовницы как раз в ту минуту, когда видел, насколько смущено это милое дитя?