- Так вы знакомы с моим учеником, - сказал он г-же Бонниве. - Вы знаете, у него большие, очень большие способности… Только мало уверенности в себе, мало апломба…
- Есть столько людей, у которых его слишком много, - прервала молодая женщина, бросив злой взгляд на пастелиста, который был им озадачен, - это служит компенсацией.
«Прекрасно, - подумал я про себя, - она не в духе и даже невежлива… Миро, правда, слишком самодоволен. Но это человек, обладающий редким талантом, и он делает ей большую честь, бывая у нее… Ну, и злой же у нее вид сегодня… А Бонниве чем-то сильно озабочен, несмотря на личину веселости… Я держусь того, что высказал уже раз Жаку… Я не доверял бы ни жене, ни мужу… Эти блондинки с холодным взглядом способны на все, как на все способны и такие мускулистые сангвиники, как он…
Ну, посмотрим, как Жак будет действовать. И подумать только, как бы он мог быть счастлив со своей маленькой подружкой! Жизнь действительно очень плохо устроена!…»
Этот новый мысленный монолог почти так же отчетливо проносился в моей голове, как я его теперь передаю. Это раздвоение доказывало чрезвычайное возбуждение моих способностей: столь определенные и обдуманные мысли не мешали мне глазами и ушами следить за разговором, в котором приняли участие вновь прибывшие граф и графиня Абель Мозе. Он представлял совершенный тип великого современного финансиста, в котором биржевик весь день зарабатывает роскошь светского человека, каким он является вечером. Странная вещь! Подобные лица, чаще всего встречающиеся среди евреев, как Мозе, мне не противны. Я вижу, что ими движет настоящая страсть. Для людей этого сорта тщеславие клубных и салонных развлечений имеет, по крайней мере, свою реальную сторону. Играя в вельможей, они доказывают себе, что повысились одной ступенькой на общественной лестнице. Светская жизнь для них является вторым ремеслом, тесно связанным с первым и служащим продолжением его. Это как бы повышение в чине, и какая нужна физическая сила, чтобы выдержать это двойное существование, в котором тяжелые заботы чередуются с изнуряющими удовольствиями, заседания на бирже сменяются званными обедами, и это годами! И как красива г-жа Мозе, той яркой восточной красотой, в которой нет ничего натянутого и неправильного! Это библейская Юдифь, созданье с глазами, палящими, как пески пустыни, которую видели проходящей солдаты Олоферна… «Как можно ненавидеть еврейский народ, когда у него есть такие женщины?», с удовольствием готов я был спросить вместе с ними. Мозе не пробыли еще и пяти минут, как вошла хорошенькая г-жа Эторель с мужем, а затем, «конечно», как говорит сквозь зубы Миро, чтобы дать мне хорошенько понять, что ему известна закулисная сторона этого общества, Крюсе, коллекционер; потом Машо, профессиональный атлет, которого я видел упражняющимся в фехтовальном зале; далее появился некий барон Дефорж, господин лет 60-ти, глаза которого сразу поразили меня своей почти чрезмерной проницательностью в этом чрезвычайно красном лице состарившегося вивера.