Умрем. От скольких ужасов спасет меня смерть!
Разве такое большое несчастье перестать жить?
И совершенно механически она снова подражала интонациям Сары в заключительных словах:
Я боюсь, что под гневом этой ужасной тяжести
Ни тот, ни другой не решатся больше поднять глаз…
Она кончила, и со всех сторон раздались самые лестные одобрения, сдержанные «браво» светских любителей перед совершенством замечательно выполненного фокуса, восклицания: «Удивительно как похоже!… Закрывши глаза, можно себе представить, что слышишь Сару!… Как эта крошка одарена!… Непозволительно иметь столько таланта!» Г-жа де Бонниве, которая первая начала хлопать, встала и подошла к Камилле, говоря с улыбкой, любезность которой составляла верх нахальства:
- Чудесно, мадмуазель, восхитительно! И я вам очень, очень благодарна… Не правда ли, Молан, это восхитительно? Предложите руку м-ль Фавье и проводите ее к буфету…
Конечно, мне нельзя заподозрить в симпатии к дерзкой женщине, отвратительное кокетство которой довело несчастную актрису до отчаяния, вызвавшего эту удивительную выходку. Но я должен отдать ей справедливость, что она действительно имела величественный вид, обращая таким образом в ничто мщение Камиллы. Ясно слышал я, как она произносила эту фразу, несмотря на гам вновь завязавшихся всюду разговоров, и сквозь шум внезапно отодвигаемых стульев и кресел; я видел, как Камилла поглядела на нее с видом сомнамбулы и взяла действительно под руку Жака с покорной пассивностью.
Дивясь, что она осмелилась сделать то, что сделала, и что вдруг оказывается, будто ничего и не произошло, она потеряла способность отвечать, чувствовать, думать. Она похожа была на убийцу, который, выстрелив в упор из пистолета в своего врага, вдруг увидел бы, что пуля расплющилась об этот ненавистный лоб и упала, не оставив на нем даже следа красноты. Ее ум, так же как и мой не был достаточно свободен для того, чтобы увидеть в происходившем одно из тысячи доказательств неизмеримой разницы, отделяющей жизнь, представляемую на подмостках, от жизни, действительно переживаемой. Она переживала нервный кризис, сказавшийся прежде всего в этом удивлении или в этом остолбенении, и почти тотчас в припадках наполовину судорожного смеха, от которого мне стало страшно больно. Я намеренно удалился от того места, где она стояла с Жаком, окруженная знакомыми мужчинами, говорившими ей комплименты, и прямо натолкнулся на Бонниве. Лоб этого последнего, красный, с налитой жилой, его сверкавшие и вместе с тем ясные глаза, трепет всего его существа сразу пробудили во мне снова тот страх, который я испытывал несколько минут перед тем. Если для остальных зрителей оскорбление, брошенное в лицо светской женщине актрисой, прошло незамеченным, за отсутствием каких-либо данных насчет роли Жака между его двумя любовницами, которые сделали бы его понятным, то муж почувствовал оскорбление и ему надо было призвать на помощь всю свою сдержанность, чтобы снести эту обиду, как он это делал. Он слушал или притворялся, что слушает Сеннетерра, многоречивость которого доказывала, что и он тоже угадал настоящее значение сцены, разыгранной Камиллой, и что его бросало в жар от ужаса при мысли, что и Бонниве угадал его. Этот последний автоматически разглаживал правой рукой усы, тогда как левой, засунутой за жилет, впивался, так мне показалось, ногтями до крови в свою грудь. Не я один почувствовал, что этот человек находится в ярости, не я один заметил его лоб, его глаза, его жест, все эти слишком очевидные для портретиста признаки ужасной нравственной бури. Я увидел, как группа черных фраков, около которой я находился, расступилась, чтобы пропустить г-жу де Бонниве, которая подошла к своему мужу.