Я очень часто видел на сцене «Адриенну Лекуврер» после этого вечера, происшествия которого я только что рассказывал, причем все мое сердце трепетало при одном воспоминании о том страхе, который я испытывал в то время, как Камилла совершала свой безумный поступок. Я всегда убеждался в том, что публику до глубины души потрясает эта сцена. Меня самого, как до, так и после скандальной выходки Камиллы на импровизированных подмостках приемной отеля Бонниве, она трогала настолько, что мне казалось естественным движение, указанное в пьесе; из любопытства я сейчас справился с ней: «Адриенна продолжает подходить к принцессе, на которую указывает пальцем, и некоторое время остается в этой позе, в то время как дамы и кавалеры, следившие за всеми ее движениями, встают, как бы испугавшись». Без сомнения, подобное же действие на публику, с ужасом вечного позора для своей соперницы, рассчитывала произвести покинутая любовница, в минуту безумного ослепления пренебрегая всеми последствиями. Я сам тоже ждал этого ужасного действия с такой страшной уверенностью, как будто, видел в руках Камиллы заряженное оружие, дуло которого было ею направлено на г-жу де Бонниве. Теперь, переносясь к тем минутам, когда сердце мое готово было выпрыгнуть из груди от страха ожидания, я не могу не улыбнуться. Все бывшие в салоне лица, конечно, были знакомы с «Адриенной Лекуврер», если не так как я, то во всяком случае достаточно, чтобы вспомнить положение, драматизм которого, впрочем, легко понятен. Все они дрожали во Французском театре, видя Сару Бернар или Барте подходившими к принцессе Бульонской так, как Камилла подходила к г-же де Бонниве.
И что же, кроме лиц, непосредственно заинтересованных в этой сцене, никто, казалось, не понял зловещего намерения молодой актрисы. Никто, я уверен в том, не сделал между той сценой, которая в данную минуту разыгрывалась перед ним, с той, которую десять, двадцать раз видел в театре, сопоставления, которое послужило бы откровением. Сама актриса, как бы пораженная и своей смелостью, и результатом ее, механически продолжала тираду, которую произносила как бы во сне: